Также слушайте рассказ и читайте интервью Екатерины
21:15.
По логике, если все персонажи, из всех существующих книг вдруг окажутся на свободе, положительных будет намного больше. Это статистика. Результат многовековой погони за правильным протагонистом.
По логике, если все персонажи, из всех существующих книг вдруг окажутся на свободе, положительных будет намного больше. Это статистика. Результат многовековой погони за правильным протагонистом.
Когда они правда оказались, так и вышло.
Но победили отрицательные ― просто взяв не числом. И не было здесь ничего неочевидного, никакой серой морали, ни одного полутона, порожденного многовековой же погоней за правильным антагонистом.
Шерил знала: она жила под властью Лиги Злодеев двенадцать лет.
Неочевидным все виделось лишь им самим: они-то звали себя Лигой благих. Благих черт знает кого: не все были людьми, и во славу инклюзии они отказались от видовых предрассудков. Хотя на людей большинство походило. Ну, кроме Неназванного, у которого щупальца росли вместо лица, а не вместо ног, и Дракона ― потому что он, понятно, был драконом. Остальные, даже пришельцы, могли сойти за уродливых, больных, сшитых из кусочков, но людей. В основном их написали давно: когда еще мало кто мог представить кусок сыра, облако сахарной ваты или лабораторную мышь, мечтающих захватить мир. Но про злодеев-классиков читали больше, чем про их поздних собратьев, за редкими исключениями.
Может, поэтому Вампир, Ледяные Девы, Тёмный, Священник, Пират, Профессор, Яблочная Королева, Рыцарь, Лоскутный Мертвец и еще два-три десятка оказались так сильны и задавили ― или отправили управлять отсталыми странами ― выходцев из поздних бестселлеров. Из таких занять место в Верховном совете смогли только Клоун, Змей и, собственно, Дракон.
Шерил закрыла глаза. Она не заметила, как, гипнотизируя трещину на смартфоне, ушла в мысли о том, чего больше нет. О простых, понятных ― иногда интуитивно ― и на удивление неизменных законах, по которым работал сюжет. По которым у правильного антагониста всегда был пусть не оправдывающий, но понятный мотив, а в правильном bitter финале находились sweet детали.
Шерил посмотрела на свой стеллаж. В давно охрипшей пустоте полок, на нижней, печально пестрели «Тысячеликий герой» и Книга о Господе. И если на первого было все равно, вторая доводила до отчаянного рычания.
Слышишь? Мог бы поднять задницу с облаков. И помочь. Слышишь?
Но Шерил, сама мечтавшая стать однажды автором крепкого бестселлера, прошла три мастерских креативного письма и знала: в большинстве случаев Боги из Машины ― грязный прием.
А может, дело в чём-то еще.
Шерил разбудила смартфон легким тычком пальца в боковую кнопку. 21:25.
Все случится в десять.
― Нет. ― Шерил обвела ногтем трещину, рассекающую экран посередине. ― Нет, нет.
Она не кричала, даже когда всё это решили. Сейчас тоже лишь покачала головой, точно просто объясняла Алексу ― и Оливеру заодно ― почему пицца заказана с пепперони, а никак не с маршмелоу и клубникой. Смартфон вспыхнул, Шерил отшатнулась.
Нет, нет, еще 35 минут.
Но это было лишь ежевечернее голосовое из Лиги. Шипение полилось из динамиков, не прося разрешения:
― С-спите с-сладко, с-сограждане. С-скоро рас-свет.
Скоро. Скорее, чем ты думаешь, гребаный ты автократ.
Когда Злодеям становилось скучно, они обменивались странами. Как Шерил в школе обменивалась со своим первым парнем, Эдди, бейсбольными карточками. Шерил мало понимала в бейсболе, но он был лучшим беттером Сансет Лайонс, восходящей звездой города, и с этим даже приятно было считаться. Особенно когда Эдди брал биту, надевал на лицо белозубую улыбку, похожую на серп злой луны, и шел объяснять увальням из старших классов: Микки, брат Шерил, и прочие мелкие задроты-паладины играют в режиме бога, а сожженный домик на дереве лучше отстроить скорее. Эдди понимал странные увлечения. Кроме карточек, он сам собирал пластиковые фигурки цветных ежей, лисов и ехидн по какой-то игре. Синий еж с улыбкой-серпом неизменно красовался у Эдди на футболках. На футболках Шерил: она потом стала часто ночевать у него.
Микки и его «паладины» мертвы пять лет, Эдди ― год. Злодеи меняются странами десять, и у Шерил сейчас Змей. Его запрещено называть Змеем, только Милордом ― как запрещены домашние животные, черные волосы, зеленые глаза, капли в нос (потому что носа у Змея нет) и любая еда с лимоном. Шерил не удивляется: каждый злодей что-нибудь запрещает. Прошлый ― Вампир ― запретил чеснок, шарфы, деревянные заборы и солнце. И даже он был вменяемее Пирата, обязавшего всех носить сумки и ботинки из крокодиловой кожи и запретившего лишь одну вещь ― часы.
Запрет Пирата был единственным, который следующий Злодей отменил.
21:27.
Шаги Оливера за спиной ― лучшее и худшее, что Шерил могла бы сейчас услышать. Она не обернулась.
― Зачем ты здесь?
Он тепло выдохнул ей в висок, и там задрожали отрастающие волоски. Шерил была черноволосой, а краску запретила Яблочная Королева, три года назад, как и всё, что могло бы сделать красивыми кого-то, кроме нее: крема, помаду и тушь, серьги, парики, кольца, открытые платья, пластическую хирургию, туфли на каблуках. Линзы. Шерил повезло не родиться зеленоглазой. Зеленоглазого курьера, обычно носившего в дом пиццу, она не видела с Рождества.
― Мы не договаривались не прощаться.
Шерил покачала головой. Стоило. Но ей ― или обоим? ― не хватило духу.
На ее плечо падали длинные волосы Оливера, цвета ореховой древесины ― разрешенные законом. Его голубые глаза могли смотреть на шрам, рассекающий смартфон, или на шрам у Шерил над ухом. По крайней мере, если бы Шерил была на его месте, она цеплялась бы за все маленькое и привычное. На что-то большое ― например, на бескрайнее небо, беззвездное от зеленых прожекторных лучей ― она бы не смотрела.
― Как это будет, ты решил?
Она не хотела спрашивать, если честно. Но иначе покажется равнодушной.
― Океан.
Шерил-до-Шрамов, которая встречалась с Эдди Сэнт-Кроссом и не могла защитить от школьного буллинга собственного брата, развернулась бы, впилась бы в белую застегнутую до горла рубашку с похожим на пену кружевным воротом и, обдирая руки об острые края серебряной броши, визжала бы, визжала «Нет, НЕТ!», а ее глаза стали бы круглыми, некрасивыми и мокрыми.
Новая Шерил получила шрам над ухом, не так улыбнувшись на допросе, ― у нее выясняли, как она относится к Господу и что может рассказать о Сопротивлении. Новая Шерил получила тогда не один шрам и не только шрамы, обозвав Господа ленивым ублюдком, но Священник лично не дал с ней закончить. Он закутал Шерил в свою красную мантию и мирно, посмеиваясь, сообщил стражам, тоже в красном, что порой Господь действительно не успевает все, что ему не помешает успевать. Священник знал, чья Шерил жена, и боялся инцидентов, потому что к тому моменту Оливер… кроме Оливера у Священника не осталось никого. Так Сопротивление узнало всё, что должно было, и придумало план, неидеальный, но хоть в чем-то лучше, чем нынешний.
А потом получилось, как получилось.
21:30.
Новая Шерил, Шерил-со-Шрамами подняла руку и отвела назад, чтобы коснуться щеки Оливера и уколоть пальцы.
― Освобождаешь меня от лишней уборки. Это мило.
― Только постарайся, чтобы не видел Алекс. ― Шерил все-таки услышала в спокойном голосе надтреснутый звон. Похоже звенела старая шпага Оливера, когда сломалась под крюком Пирата. ― Хотя если мы правы, ему не на что будет смотреть.
«А тебе было бы нечего убирать, если бы…»
― Ты спрятала все ножи. И крысиную отраву. И мое оружие. И лезвия.
― Не спрятала. Я… убиралась, это меня успокаивает.
Оливер засмеялся, и теплые руки легли Шерил на плечи. Она солгала дважды, и оба раза про уборку. Как… как по-домохозяйски. И как бессмысленно.
― Меня бы тоже очень успокоило, если бы я мог остаться в живых. Но не бойся. Я думаю, все мы попадаем в рай.
Вряд ли. Тогда план не имел бы смысла.
― Оливер. ― Она сплела свои пальцы с его. ― Скорее всего, вы вернетесь в свой День Сурка.
― Если план сработает, ― Оливер опустил подбородок ей на плечо, и она почувствовала его улыбку, ― это и будет моим раем. И не только моим. Но шпагу отдай. Она тяжелая. То, что нужно.
21:32.
На пальце Шерил-со-Шрамами светился синим перстень Оливера-со-Шпагой. Она улыбнулась и, пересилив себя, ответила:
― Заберешь из чулана. Она за коллекцией тех уродливых цветных зверьков Эдди.
Шерил знала: она жила под властью Лиги Злодеев двенадцать лет.
Неочевидным все виделось лишь им самим: они-то звали себя Лигой благих. Благих черт знает кого: не все были людьми, и во славу инклюзии они отказались от видовых предрассудков. Хотя на людей большинство походило. Ну, кроме Неназванного, у которого щупальца росли вместо лица, а не вместо ног, и Дракона ― потому что он, понятно, был драконом. Остальные, даже пришельцы, могли сойти за уродливых, больных, сшитых из кусочков, но людей. В основном их написали давно: когда еще мало кто мог представить кусок сыра, облако сахарной ваты или лабораторную мышь, мечтающих захватить мир. Но про злодеев-классиков читали больше, чем про их поздних собратьев, за редкими исключениями.
Может, поэтому Вампир, Ледяные Девы, Тёмный, Священник, Пират, Профессор, Яблочная Королева, Рыцарь, Лоскутный Мертвец и еще два-три десятка оказались так сильны и задавили ― или отправили управлять отсталыми странами ― выходцев из поздних бестселлеров. Из таких занять место в Верховном совете смогли только Клоун, Змей и, собственно, Дракон.
Шерил закрыла глаза. Она не заметила, как, гипнотизируя трещину на смартфоне, ушла в мысли о том, чего больше нет. О простых, понятных ― иногда интуитивно ― и на удивление неизменных законах, по которым работал сюжет. По которым у правильного антагониста всегда был пусть не оправдывающий, но понятный мотив, а в правильном bitter финале находились sweet детали.
Шерил посмотрела на свой стеллаж. В давно охрипшей пустоте полок, на нижней, печально пестрели «Тысячеликий герой» и Книга о Господе. И если на первого было все равно, вторая доводила до отчаянного рычания.
Слышишь? Мог бы поднять задницу с облаков. И помочь. Слышишь?
Но Шерил, сама мечтавшая стать однажды автором крепкого бестселлера, прошла три мастерских креативного письма и знала: в большинстве случаев Боги из Машины ― грязный прием.
А может, дело в чём-то еще.
Шерил разбудила смартфон легким тычком пальца в боковую кнопку. 21:25.
Все случится в десять.
― Нет. ― Шерил обвела ногтем трещину, рассекающую экран посередине. ― Нет, нет.
Она не кричала, даже когда всё это решили. Сейчас тоже лишь покачала головой, точно просто объясняла Алексу ― и Оливеру заодно ― почему пицца заказана с пепперони, а никак не с маршмелоу и клубникой. Смартфон вспыхнул, Шерил отшатнулась.
Нет, нет, еще 35 минут.
Но это было лишь ежевечернее голосовое из Лиги. Шипение полилось из динамиков, не прося разрешения:
― С-спите с-сладко, с-сограждане. С-скоро рас-свет.
Скоро. Скорее, чем ты думаешь, гребаный ты автократ.
Когда Злодеям становилось скучно, они обменивались странами. Как Шерил в школе обменивалась со своим первым парнем, Эдди, бейсбольными карточками. Шерил мало понимала в бейсболе, но он был лучшим беттером Сансет Лайонс, восходящей звездой города, и с этим даже приятно было считаться. Особенно когда Эдди брал биту, надевал на лицо белозубую улыбку, похожую на серп злой луны, и шел объяснять увальням из старших классов: Микки, брат Шерил, и прочие мелкие задроты-паладины играют в режиме бога, а сожженный домик на дереве лучше отстроить скорее. Эдди понимал странные увлечения. Кроме карточек, он сам собирал пластиковые фигурки цветных ежей, лисов и ехидн по какой-то игре. Синий еж с улыбкой-серпом неизменно красовался у Эдди на футболках. На футболках Шерил: она потом стала часто ночевать у него.
Микки и его «паладины» мертвы пять лет, Эдди ― год. Злодеи меняются странами десять, и у Шерил сейчас Змей. Его запрещено называть Змеем, только Милордом ― как запрещены домашние животные, черные волосы, зеленые глаза, капли в нос (потому что носа у Змея нет) и любая еда с лимоном. Шерил не удивляется: каждый злодей что-нибудь запрещает. Прошлый ― Вампир ― запретил чеснок, шарфы, деревянные заборы и солнце. И даже он был вменяемее Пирата, обязавшего всех носить сумки и ботинки из крокодиловой кожи и запретившего лишь одну вещь ― часы.
Запрет Пирата был единственным, который следующий Злодей отменил.
21:27.
Шаги Оливера за спиной ― лучшее и худшее, что Шерил могла бы сейчас услышать. Она не обернулась.
― Зачем ты здесь?
Он тепло выдохнул ей в висок, и там задрожали отрастающие волоски. Шерил была черноволосой, а краску запретила Яблочная Королева, три года назад, как и всё, что могло бы сделать красивыми кого-то, кроме нее: крема, помаду и тушь, серьги, парики, кольца, открытые платья, пластическую хирургию, туфли на каблуках. Линзы. Шерил повезло не родиться зеленоглазой. Зеленоглазого курьера, обычно носившего в дом пиццу, она не видела с Рождества.
― Мы не договаривались не прощаться.
Шерил покачала головой. Стоило. Но ей ― или обоим? ― не хватило духу.
На ее плечо падали длинные волосы Оливера, цвета ореховой древесины ― разрешенные законом. Его голубые глаза могли смотреть на шрам, рассекающий смартфон, или на шрам у Шерил над ухом. По крайней мере, если бы Шерил была на его месте, она цеплялась бы за все маленькое и привычное. На что-то большое ― например, на бескрайнее небо, беззвездное от зеленых прожекторных лучей ― она бы не смотрела.
― Как это будет, ты решил?
Она не хотела спрашивать, если честно. Но иначе покажется равнодушной.
― Океан.
Шерил-до-Шрамов, которая встречалась с Эдди Сэнт-Кроссом и не могла защитить от школьного буллинга собственного брата, развернулась бы, впилась бы в белую застегнутую до горла рубашку с похожим на пену кружевным воротом и, обдирая руки об острые края серебряной броши, визжала бы, визжала «Нет, НЕТ!», а ее глаза стали бы круглыми, некрасивыми и мокрыми.
Новая Шерил получила шрам над ухом, не так улыбнувшись на допросе, ― у нее выясняли, как она относится к Господу и что может рассказать о Сопротивлении. Новая Шерил получила тогда не один шрам и не только шрамы, обозвав Господа ленивым ублюдком, но Священник лично не дал с ней закончить. Он закутал Шерил в свою красную мантию и мирно, посмеиваясь, сообщил стражам, тоже в красном, что порой Господь действительно не успевает все, что ему не помешает успевать. Священник знал, чья Шерил жена, и боялся инцидентов, потому что к тому моменту Оливер… кроме Оливера у Священника не осталось никого. Так Сопротивление узнало всё, что должно было, и придумало план, неидеальный, но хоть в чем-то лучше, чем нынешний.
А потом получилось, как получилось.
21:30.
Новая Шерил, Шерил-со-Шрамами подняла руку и отвела назад, чтобы коснуться щеки Оливера и уколоть пальцы.
― Освобождаешь меня от лишней уборки. Это мило.
― Только постарайся, чтобы не видел Алекс. ― Шерил все-таки услышала в спокойном голосе надтреснутый звон. Похоже звенела старая шпага Оливера, когда сломалась под крюком Пирата. ― Хотя если мы правы, ему не на что будет смотреть.
«А тебе было бы нечего убирать, если бы…»
― Ты спрятала все ножи. И крысиную отраву. И мое оружие. И лезвия.
― Не спрятала. Я… убиралась, это меня успокаивает.
Оливер засмеялся, и теплые руки легли Шерил на плечи. Она солгала дважды, и оба раза про уборку. Как… как по-домохозяйски. И как бессмысленно.
― Меня бы тоже очень успокоило, если бы я мог остаться в живых. Но не бойся. Я думаю, все мы попадаем в рай.
Вряд ли. Тогда план не имел бы смысла.
― Оливер. ― Она сплела свои пальцы с его. ― Скорее всего, вы вернетесь в свой День Сурка.
― Если план сработает, ― Оливер опустил подбородок ей на плечо, и она почувствовала его улыбку, ― это и будет моим раем. И не только моим. Но шпагу отдай. Она тяжелая. То, что нужно.
21:32.
На пальце Шерил-со-Шрамами светился синим перстень Оливера-со-Шпагой. Она улыбнулась и, пересилив себя, ответила:
― Заберешь из чулана. Она за коллекцией тех уродливых цветных зверьков Эдди.
Злодеи пришли не одни. Конечно.
Почему вообще все случилось, никто так и не знал. Думали на очевидное: сложный год, слишком, войны на трех из шести континентов. Может, дело в Старых ― Некнижных ― Злодеях, иначе их никто сейчас не называл: их имена, портреты и должности запретил, кажется, Диктатор, Узурпатор или, может, Тиран. Некнижные Злодеи слишком бряцали оружием, сотрясали воздух в буквальном смысле, и сотрясение могло породить сразу тысячи межпространственных дыр. Из дыр и вышли незнакомцы и незнакомки, а впрочем, нет.
Всех кто-то знал. Многих ― многие. Шерил, например, знала больше половины Лиги.
Оливер и его друзья приключались на другом материке. Но выкинуло их здесь: Генри в Шайоминге, Исайю в Кэнсильвании, Чарли в Эппл-Йорке, а Оливера ― в Саннифорнии, прямо у Шерил под окнами, на песчаном берегу ласкового залива, над которым распахивал золотистый солнечный глаз рассвет. Шерил помнит ― как вышла на балкон, как хотела привычно окинуть взглядом волны, но увидела его ― пытающегося встать парня в странной одежде: кружевной рубашке, тяжелых сапогах, синем как небо плаще. При оружии. Шерил решила, что это очередной пьяный придурок с очередной косплей-вечеринки, такие любили закатывать жившие по соседству выросшие «паладины». Но она поняла, что ошиблась, уже когда парень ― нет, мужчина ― поднял голову, посмотрел на Шерил, поднялся и, шатаясь, побрел вперед. И когда, потерянно застыв под балконом, вскинул красивое лицо и хрипло представился: имя, титул.
Титул. В стране Шерил титулы мало что значили и раньше. Совсем обесценились под властью Лиги. Но интересно, может ли она считаться графиней?
Все не должно было сложиться так ― Шерил была уверена, и Микки, и Эдди, и все Сопротивление. Они говорили об этом не раз. То самое книжное: хорошие парни ― и непарни ― все-таки побеждают чаще. Это статистика. Где был просчет ― ну, кроме того, что парни и непарни вывалились из историй и законы перестали работать?
Ответ оказался прост: плохие парни ― по крайней мере, в реальном мире ― умеют договариваться намного лучше, чем хорошие. Говорят убедительнее. И быстрее строят планы.
Они пришли к людям, уставшим от Старых Злодеев и сказали им: «Пора заканчивать ваши отвратительные войны». Обещали: «Мы поможем, у нас огромный опыт». Уверяли: «У вас мы хотим играть по вашим правилам, делать мир лучше, а не хуже, ведь и нам здесь жить». У них были силы ― разные ― и ум. Многие отличались приятной внешностью, голосами и суждениями. Им поверили. Три войны на трех континентах ― много; наверное, поэтому. Некнижные хорошие парни ― и непарни ― устали, поэтому сказали «Да». Мало кто задумался о том, что Шерил выучила в литературных мастерских. Боги из машины, правильные, всегда помогают в своих целях, а потом забирают то, что приглянулось им по пути.
И чем дороже машина, тем выше цена помощи.
По пути им приглянулся мир. И им ― с их колдовством и гипнозом, полетами, огнем из пастей, крепкими когтями, нервами, яйцами и прочим ― легко удалось его забрать.
― Возьми. ― Шерил подвинула к Оливеру последнее печенье-сэндвич из большой, усыпанной звездами, сердцами и бананами коробки.
21:40, они сварили кофе и сели на кухне. Шерил посмотрела на желтую упаковку, потом подняла глаза. Оливер улыбнулся, благодаря кивком. Она любила его кивки и улыбки: так они общались первое время. Его язык Шерил знала урывками, но на лицо могла смотреть часами. Пялилась, сразу начала, так заявлял потом Эдди, с которым, к счастью, они уже разбежались и научились бывшить― дружить без старых обид и пожара в заднице. Она не спорила. В одном Оливер походил на Эдди: чтобы сводить с ума, ему достаточно было просто существовать. Его улыбка не сверкала серпом злой луны, скорее мерцала ее мягким отражением в океане. А оружие он брал, чтобы убить, никогда ― чтобы напугать. Как все в его книге.
Генри, Исайя, Чарли. И даже Священник.
― Боишься? ― тихо спросила Шерил под глянцевый шелест бумаги.
Оливер покачал головой, вынимая печенье из упаковки. Очень медленно. Он не думал о том, что у него всего 20 минут. Не удивительно: в одной войне, где он участвовал, они с Чарли и прочими влезли на вражескую башню, чтобы просто съесть ланч. Под дождем из пуль, зато вчетвером ― так им надоели сослуживцы. Оливер вообще был ― и оставался ― таким. Печальным. Спокойным. Чуть отчужденным. Это в нем тоже очень нравилось Шерил: падая в его голубые глаза, она падала в ледяную воду и сама становилась айсбергом. А потом таяла от его редкого смеха, поцелуев и маленьких милых привычек, дурацких пристрастий, смешных мрачноватых шуток, которые, казалось, совсем не подходили такому… типажу. Dark, tall and handsome и прочее.
Типажи. Еще одна вещь, которую она изучала в литературных мастерских. Но многое из того, что ухоженные барби-романистки и оплывшие приглаженные редакторы объясняли ей по этой теме, разбивалось о жизнь. Люди оказывались всегда чем-то большим. Типажи становились им тесноваты, как джинсы после трехнедельного питания фаст-фудом.
― Только того, что кто-то опять не решится, ― все-таки ответил Оливер.
Шерил под столом сжала кулаки.
― Решатся.
― Ты ведь помнишь, что было с прошлым планом.
Шерил грустно улыбнулась, взяла кружку и отпила, мазнув взглядом по их с Оливером парным принтам-надписям. «Он отбитый». «Она отбитая».
― Если я о чем-то и жалею, ― тяжело призналась она, ― то о том, что не присоединилась.
Глаза Оливера заполнились грозой, и она быстро, с сожалением и вызовом сразу кивнула:
― Да-да. Ты бы со мной развелся. Или повесил. Как свою бывшую.
― Так же неудачно? ― с неожиданным смешком он поднял бровь.
― Так же вероломно! ― засмеялась и она.
Оливер все смотрел. Половина печенья вернулась к Шерил. Оливер любил эти мягкие как подушки, пухлые, приторные сэндвичи с другого континента, Шерил предпочитала их местные уменьшенные копии, твердые, ломкие, с горьковатой шоколадной крошкой. Но она послушно схватила свою половинку, чуть сжала и уставилась на банановое конфи под слоем маршмеллоу.
― Лучше скажи, ― в тоне Оливера, надкусившего печенье, она поймала лукавое любопытство, ― что ты перечитаешь первым, когда…
21:42. Шерил посмотрела на треснутый смартфон, лежавший между их чашками. И накрыла вторую руку Оливера своей.
― Как думаешь?
Это была не первая, не последняя и даже не главная аномалия, которую принесли Оливер, Змей и прочие ― но все же. Вскоре после того как появились они, с полок исчезли их книги. Все книги, которые не были учебными и научными. Приключенческие, детективные, любовные. Поначалу этого даже особенно не заметили. Пока Злодеи строили план и останавливали войны, прочие ― такие, как Оливер, ― еще только осознавали, что с ними случилось. Искали друг друга. Отрицали правду. Пытались вернуться ― некоторые, таких было меньше всего. Часть даже вышли на своих создателей ― и либо попросила помощи у них, либо сразу совершила убийства с особой жестокостью, с мотивом «месть за все, чему этот писатель меня подверг». Создатель Оливера был мертв давно. Поэтому, только-только поняв, что происходит, Шерил, Микки и Эдди взяли Оливера, Железного Коня ― микроавтобус «паладинов» ― и покатили на поиск его банды. Шерил многое поняла там, в той длинной странной роуд-стори. Там на одной из ночевок близ Худзона, Эдди взял ее за плечи под звездным небом и сказал: «Дерзай. По крайней мере на твоем теле нет никаких всратых татуировок-цветов». Наблюдая, как он устраивается в откинутом кресле рядом с Микки, отнимает у него кусок пледа, но делится подушкой, Шерил решила, что он прав.
Кто-то дерзал, что-то гремело, что-то менялось. В мире происходило слишком много всего и с персонажами, и ― по-прежнему ― с людьми. Пропажу книг заметили нескоро. Пропустили и вторую аномалию: новые перестали писаться, за последние двенадцать лет ― ни одной. Одни авторы уверяли, что просто боятся новых встреч с героями («Они убьют меня за то, что я заставляю их страдать!», другие ― что тексты рассыпаются с бумагой и компьютерами, третьи ― что стоит сделать хоть мысленный шажок к своему замыслу, и ты натыкаешься на стену. Не писал и не читал больше никто. Лиге, занявшей места всех Старых Злодеев, было все равно. Как сказал кто-то из новых, кажется, Пламень: «Даже если бы книги еще были, я бы их сжег».
Может, поэтому Сопротивление таяло. О таких, как составлявшие его люди и персонажи, негде было прочесть. И даже посмотреть: Яблочная Королева запретила сериалы и фильмы. Почти в каждом нашлась девушка, которую она сочла красивее себя.
Шерил надкусила печенье и скорее запила кофе. Оливер уже сжевал свое и крутил чашку в руках.
21:45.
― Чарли, ― сорвался с губ, видимо, отголосок мысли, и Шерил грустно улыбнулась.
Они все, всегда, скучали друг по другу, стоило им разлучиться, но эти двое ― особенно. Шерил самой не хватало гривастого засранца Чарли, вечно воровавшего ее цветные носки. Как и красавчика-святоши Генри с его вечным персиковым румянцем и стихами про стриптизерш. И громилы Исайи, способного убить ударом кулака, но предпочитавшего своими модными нарядами доводить до трясучки Яблочную Королеву.
― Передай привет. Если, конечно, будете меня помнить. И пусть Генри там за нас помолится.
― Да. ― Пальцы Оливера обвели сколотый край кружки. ― Я даже, пожалуй, помолюсь сам и заставлю остальных парней. Вам много всего придется чинить.
― Вы будете меня помнить? ― повторила она безнадежно.
Они оба этого не знали. И не узнают.
Оливер отпил кофе, не сводя с Шерил серьезных глаз.
― Мы будем тебя любить. Я. Не знаю, живы ли парни. Это все, что я могу обещать.
Они все еще держались за руки.
― И Алекса тоже. ― И снова этот надтреснутый звон. ― Я хочу подняться и посмотреть на него в последний раз.
― Иди, ― отозвалась Шерил. Пальцы выскользнули из-под ее ладони.
Оливер уже забрал шпагу из кладовой и повесил на пояс. Проводив его глазами, Шерил посмотрела на черный обод, окаймляющий дно его кружки.
21:47. Он сильный. Таблетка не подействует раньше, чем через 15 минут. Как огромен был соблазн положить две: может, сработали бы быстрее и…
― Я люблю тебя.
«Но нас таких ― любящих ― много. И нам здесь жить».
Шерил взяла кружки и пошла к раковине.
Почему вообще все случилось, никто так и не знал. Думали на очевидное: сложный год, слишком, войны на трех из шести континентов. Может, дело в Старых ― Некнижных ― Злодеях, иначе их никто сейчас не называл: их имена, портреты и должности запретил, кажется, Диктатор, Узурпатор или, может, Тиран. Некнижные Злодеи слишком бряцали оружием, сотрясали воздух в буквальном смысле, и сотрясение могло породить сразу тысячи межпространственных дыр. Из дыр и вышли незнакомцы и незнакомки, а впрочем, нет.
Всех кто-то знал. Многих ― многие. Шерил, например, знала больше половины Лиги.
Оливер и его друзья приключались на другом материке. Но выкинуло их здесь: Генри в Шайоминге, Исайю в Кэнсильвании, Чарли в Эппл-Йорке, а Оливера ― в Саннифорнии, прямо у Шерил под окнами, на песчаном берегу ласкового залива, над которым распахивал золотистый солнечный глаз рассвет. Шерил помнит ― как вышла на балкон, как хотела привычно окинуть взглядом волны, но увидела его ― пытающегося встать парня в странной одежде: кружевной рубашке, тяжелых сапогах, синем как небо плаще. При оружии. Шерил решила, что это очередной пьяный придурок с очередной косплей-вечеринки, такие любили закатывать жившие по соседству выросшие «паладины». Но она поняла, что ошиблась, уже когда парень ― нет, мужчина ― поднял голову, посмотрел на Шерил, поднялся и, шатаясь, побрел вперед. И когда, потерянно застыв под балконом, вскинул красивое лицо и хрипло представился: имя, титул.
Титул. В стране Шерил титулы мало что значили и раньше. Совсем обесценились под властью Лиги. Но интересно, может ли она считаться графиней?
Все не должно было сложиться так ― Шерил была уверена, и Микки, и Эдди, и все Сопротивление. Они говорили об этом не раз. То самое книжное: хорошие парни ― и непарни ― все-таки побеждают чаще. Это статистика. Где был просчет ― ну, кроме того, что парни и непарни вывалились из историй и законы перестали работать?
Ответ оказался прост: плохие парни ― по крайней мере, в реальном мире ― умеют договариваться намного лучше, чем хорошие. Говорят убедительнее. И быстрее строят планы.
Они пришли к людям, уставшим от Старых Злодеев и сказали им: «Пора заканчивать ваши отвратительные войны». Обещали: «Мы поможем, у нас огромный опыт». Уверяли: «У вас мы хотим играть по вашим правилам, делать мир лучше, а не хуже, ведь и нам здесь жить». У них были силы ― разные ― и ум. Многие отличались приятной внешностью, голосами и суждениями. Им поверили. Три войны на трех континентах ― много; наверное, поэтому. Некнижные хорошие парни ― и непарни ― устали, поэтому сказали «Да». Мало кто задумался о том, что Шерил выучила в литературных мастерских. Боги из машины, правильные, всегда помогают в своих целях, а потом забирают то, что приглянулось им по пути.
И чем дороже машина, тем выше цена помощи.
По пути им приглянулся мир. И им ― с их колдовством и гипнозом, полетами, огнем из пастей, крепкими когтями, нервами, яйцами и прочим ― легко удалось его забрать.
― Возьми. ― Шерил подвинула к Оливеру последнее печенье-сэндвич из большой, усыпанной звездами, сердцами и бананами коробки.
21:40, они сварили кофе и сели на кухне. Шерил посмотрела на желтую упаковку, потом подняла глаза. Оливер улыбнулся, благодаря кивком. Она любила его кивки и улыбки: так они общались первое время. Его язык Шерил знала урывками, но на лицо могла смотреть часами. Пялилась, сразу начала, так заявлял потом Эдди, с которым, к счастью, они уже разбежались и научились бывшить― дружить без старых обид и пожара в заднице. Она не спорила. В одном Оливер походил на Эдди: чтобы сводить с ума, ему достаточно было просто существовать. Его улыбка не сверкала серпом злой луны, скорее мерцала ее мягким отражением в океане. А оружие он брал, чтобы убить, никогда ― чтобы напугать. Как все в его книге.
Генри, Исайя, Чарли. И даже Священник.
― Боишься? ― тихо спросила Шерил под глянцевый шелест бумаги.
Оливер покачал головой, вынимая печенье из упаковки. Очень медленно. Он не думал о том, что у него всего 20 минут. Не удивительно: в одной войне, где он участвовал, они с Чарли и прочими влезли на вражескую башню, чтобы просто съесть ланч. Под дождем из пуль, зато вчетвером ― так им надоели сослуживцы. Оливер вообще был ― и оставался ― таким. Печальным. Спокойным. Чуть отчужденным. Это в нем тоже очень нравилось Шерил: падая в его голубые глаза, она падала в ледяную воду и сама становилась айсбергом. А потом таяла от его редкого смеха, поцелуев и маленьких милых привычек, дурацких пристрастий, смешных мрачноватых шуток, которые, казалось, совсем не подходили такому… типажу. Dark, tall and handsome и прочее.
Типажи. Еще одна вещь, которую она изучала в литературных мастерских. Но многое из того, что ухоженные барби-романистки и оплывшие приглаженные редакторы объясняли ей по этой теме, разбивалось о жизнь. Люди оказывались всегда чем-то большим. Типажи становились им тесноваты, как джинсы после трехнедельного питания фаст-фудом.
― Только того, что кто-то опять не решится, ― все-таки ответил Оливер.
Шерил под столом сжала кулаки.
― Решатся.
― Ты ведь помнишь, что было с прошлым планом.
Шерил грустно улыбнулась, взяла кружку и отпила, мазнув взглядом по их с Оливером парным принтам-надписям. «Он отбитый». «Она отбитая».
― Если я о чем-то и жалею, ― тяжело призналась она, ― то о том, что не присоединилась.
Глаза Оливера заполнились грозой, и она быстро, с сожалением и вызовом сразу кивнула:
― Да-да. Ты бы со мной развелся. Или повесил. Как свою бывшую.
― Так же неудачно? ― с неожиданным смешком он поднял бровь.
― Так же вероломно! ― засмеялась и она.
Оливер все смотрел. Половина печенья вернулась к Шерил. Оливер любил эти мягкие как подушки, пухлые, приторные сэндвичи с другого континента, Шерил предпочитала их местные уменьшенные копии, твердые, ломкие, с горьковатой шоколадной крошкой. Но она послушно схватила свою половинку, чуть сжала и уставилась на банановое конфи под слоем маршмеллоу.
― Лучше скажи, ― в тоне Оливера, надкусившего печенье, она поймала лукавое любопытство, ― что ты перечитаешь первым, когда…
21:42. Шерил посмотрела на треснутый смартфон, лежавший между их чашками. И накрыла вторую руку Оливера своей.
― Как думаешь?
Это была не первая, не последняя и даже не главная аномалия, которую принесли Оливер, Змей и прочие ― но все же. Вскоре после того как появились они, с полок исчезли их книги. Все книги, которые не были учебными и научными. Приключенческие, детективные, любовные. Поначалу этого даже особенно не заметили. Пока Злодеи строили план и останавливали войны, прочие ― такие, как Оливер, ― еще только осознавали, что с ними случилось. Искали друг друга. Отрицали правду. Пытались вернуться ― некоторые, таких было меньше всего. Часть даже вышли на своих создателей ― и либо попросила помощи у них, либо сразу совершила убийства с особой жестокостью, с мотивом «месть за все, чему этот писатель меня подверг». Создатель Оливера был мертв давно. Поэтому, только-только поняв, что происходит, Шерил, Микки и Эдди взяли Оливера, Железного Коня ― микроавтобус «паладинов» ― и покатили на поиск его банды. Шерил многое поняла там, в той длинной странной роуд-стори. Там на одной из ночевок близ Худзона, Эдди взял ее за плечи под звездным небом и сказал: «Дерзай. По крайней мере на твоем теле нет никаких всратых татуировок-цветов». Наблюдая, как он устраивается в откинутом кресле рядом с Микки, отнимает у него кусок пледа, но делится подушкой, Шерил решила, что он прав.
Кто-то дерзал, что-то гремело, что-то менялось. В мире происходило слишком много всего и с персонажами, и ― по-прежнему ― с людьми. Пропажу книг заметили нескоро. Пропустили и вторую аномалию: новые перестали писаться, за последние двенадцать лет ― ни одной. Одни авторы уверяли, что просто боятся новых встреч с героями («Они убьют меня за то, что я заставляю их страдать!», другие ― что тексты рассыпаются с бумагой и компьютерами, третьи ― что стоит сделать хоть мысленный шажок к своему замыслу, и ты натыкаешься на стену. Не писал и не читал больше никто. Лиге, занявшей места всех Старых Злодеев, было все равно. Как сказал кто-то из новых, кажется, Пламень: «Даже если бы книги еще были, я бы их сжег».
Может, поэтому Сопротивление таяло. О таких, как составлявшие его люди и персонажи, негде было прочесть. И даже посмотреть: Яблочная Королева запретила сериалы и фильмы. Почти в каждом нашлась девушка, которую она сочла красивее себя.
Шерил надкусила печенье и скорее запила кофе. Оливер уже сжевал свое и крутил чашку в руках.
21:45.
― Чарли, ― сорвался с губ, видимо, отголосок мысли, и Шерил грустно улыбнулась.
Они все, всегда, скучали друг по другу, стоило им разлучиться, но эти двое ― особенно. Шерил самой не хватало гривастого засранца Чарли, вечно воровавшего ее цветные носки. Как и красавчика-святоши Генри с его вечным персиковым румянцем и стихами про стриптизерш. И громилы Исайи, способного убить ударом кулака, но предпочитавшего своими модными нарядами доводить до трясучки Яблочную Королеву.
― Передай привет. Если, конечно, будете меня помнить. И пусть Генри там за нас помолится.
― Да. ― Пальцы Оливера обвели сколотый край кружки. ― Я даже, пожалуй, помолюсь сам и заставлю остальных парней. Вам много всего придется чинить.
― Вы будете меня помнить? ― повторила она безнадежно.
Они оба этого не знали. И не узнают.
Оливер отпил кофе, не сводя с Шерил серьезных глаз.
― Мы будем тебя любить. Я. Не знаю, живы ли парни. Это все, что я могу обещать.
Они все еще держались за руки.
― И Алекса тоже. ― И снова этот надтреснутый звон. ― Я хочу подняться и посмотреть на него в последний раз.
― Иди, ― отозвалась Шерил. Пальцы выскользнули из-под ее ладони.
Оливер уже забрал шпагу из кладовой и повесил на пояс. Проводив его глазами, Шерил посмотрела на черный обод, окаймляющий дно его кружки.
21:47. Он сильный. Таблетка не подействует раньше, чем через 15 минут. Как огромен был соблазн положить две: может, сработали бы быстрее и…
― Я люблю тебя.
«Но нас таких ― любящих ― много. И нам здесь жить».
Шерил взяла кружки и пошла к раковине.
Шерил не сразу узнала, почему так мало кто из них рвется обратно в книги. До плана Злодеев вопрос и не напрашивался. Все просто казалось безнадежным: фарш для болоньезе не проворачивается обратно. Оливер и остальные перенеслись, не оставив порталов; исследователи не обнаружили в этих точках необычной активности и не услышали внятных ответов от объектов своих разысканий. Персонажи просто жили там. Потом очнулись тут. Все. Их предстояло как-то адаптировать, чем и занялись в меру сил.
Шерил, Эдди и «паладины» делали все, чтобы помочь Оливеру и его банде. Те осваивались с азартом: им нравился новый мир, от техники и медицины до еды и шмоток, они не прочь были устроиться на работу по специальности ― куда-нибудь в военную область ― если возьмут. Шерил, Эдди и Микки было о чем с ними пообщаться, но постепенно вопросы: «Парни, а вы что… вот совсем не хотите назад? Да, у нас, конечно, круче, но…?» ― стали все чаще повисать в воздухе.
Эдди однажды спросил. Спросил у Исайи: тот был самым болтливым. Они жарили барбекю, хлебая пиво; Шерил рядом резала овощи в салат и мариновала для гриля кукурузу. Поэтому она хорошо услышала, как Исайя, прокашлявшись и непривычно помрачнев, сплюнул:
― Назад? Да ты издеваешься. Ни за что!
Он смял пустую банку. Эдди забрал ее и хлестким взмахом зашвырнул в мусорный мешок.
― Настолько задолбали войны, отсутствие нормального душа и вот такой красоты? ― Он всучил Исайе новое пиво.
Тот пшикнул ключом. Шерил видела: его руки подрагивают. И не от пристрастия к спиртному.
― Эд, это все было… ― он помедлил, облизнул губы, ― знаешь, наверное, как трахаться с ненормальной ненасытной девкой. Которой все мало, сколько ни дашь ей на тебе скакать. Наша с парнями история… Эд, наша история, едва окончившись, начиналась заново, и мы ее помнили, проклятье, всегда помнили, только сделать ничего иначе не могли! ― Он жадно дернул банку ко рту, хлебнул, раз, второй, запрокинув голову. ― Чертова бесконечная карусель, или как у вас зовут эти блевотные вертушки? Или не знаю, как это еще назвать.
― День Сурка, ― тихо подала голос Шерил и посмотрела украдкой на Оливера, Микки и Генри. Те стояли на крыльце и читали какие-то новости со смартфона.
― Чего? ― переспросил Исайя.
Эдди пояснил. Шерил, наблюдая за парнями, все думала, пыталась вместить услышанное в голове. Она не успела. Микки окликнул их, его крик, радостный, звонкий, разнесся над двором:
― Шер! Шер! Представляешь, на Большом континенте кончилась война! Змей и Священник призвали тех жадных выродков к переговорам!
Шерил посмотрела не на его просветлевшее лицо, а на лицо Оливера. Там читалась тревога.
― Стоит быть осторожнее со Священником, ― подходя забрать блюдо с мясом, бросил он. ― Он чаще начинает войны, чем заканчивает.
Но тогда никто не придал этому значения.
Теперь от Священника нужно избавиться. Как и от остальных. Да, он не обладает силами, как Дракон, Вампир, Змей, но как и Пират, Диктатор и Пламень, умеет очаровывать, убеждать, переубеждать. Это тоже сила ― переворачивать очевидные истины вроде «Нельзя убивать людей», «Нельзя ограничивать свободу слова и суждения», «Нельзя лгать тем, кто доверился тебе» с ног на голову, выставлять в другом свете, подавать под соусом «Но если очень нужно, то можно, все ведь крайне неоднозначно». Эта троица, да и многие другие, ближе к Старым Злодеям, злодеям-людям, но ведь и их возвращения не желает никто. Хватит неравнозначных обменов. Хватит черных лебедей и темных лошадок, которые явятся и решат все проблемы. Нужно хотя бы попытаться взять ответственность за все, даже самое чудовищное дерьмо, на себя.
Это люди за много веков не прекратили воевать.
Люди превратили мир в решето, из которого полезли порождения их же фантазий.
Люди дали этим порождениям ― причем самым больным и ненасытным ― власть над собой.
21:51.
― Ты быстро. ― Шерил посмотрела Оливеру в глаза. Лазурный плащ стелился за его спиной. ― Ты… ты красивый.
Как в день встречи. Тогда Оливера не испортили ни мокрые волосы, ни прилипший к одежде песок.
― Ты тоже. ― Он провел ладонью по ее колючим волосам, она ― по его колючей щеке.
― Оливер…
― Все мы попадаем в рай, ― тихо повторил он. ― Помни.
Шерил сжала пальцы на смартфоне.
― Если Священник не исчезнет…
― Исчезнет. Я обещаю.
Шерил закрыла глаза. Они обняли друг друга в последний раз, и она все же сломалась.
― Да пусть остается, если…
― Нет.
Она и сама знала, что нет. Ученые ― последние выжившие квантовые физики и профессора вероятности ― почти единодушны: пока в мире живет хоть один персонаж, риск, что он снова перетянет сюда остальных, будет высок.
Отчаяние и боль пройдут, мир останется. В него вернется надежда ― наверное. И книги.
Священник не дал Шерил-Со-Шрамами, жене Оливера-Со-Шпагой, умереть, потому что Генри, Исайя, Чарли и некоторые другие жители его книги были к тому времени убиты. Ему не хотелось, чтобы Оливер потерял волю к жизни, с которой у него и так-то были проблемы, и последовал за ними. Шерил приняла это за благородство, уважение к давнему противнику. Позже ― когда кое-кто из других Злодеев пропал ― стало ясно иное. Священнику и прочим нужны их враги. Они живут сами, только пока жив хоть один. Убив всех врагов до единого, они исчезают. В этом есть ирония: смерть автора для персонажа не решает ничего, но смерть противника… Шерил предпочитала не думать об этой странности много. Она любила Оливера. Вот и все.
Когда закономерность стала понятна, Сопротивление придумало первый план, простой, хотя и трудновыполнимый: построить на базе одного из старых коллайдеров портал, через который враги хотя бы самых сильных злодеев вернутся в книги. Со временем у ученых Сопротивления это даже получилось, но они не рассчитали двух вещей.
Дня Сурка ― но с этим большинство персонажей готово было смириться.
И любимых людей, которые появились у многих за эти одиннадцать лет.
Эти люди оказались не готовы к чужим жертвам ради своего блага.
«Заговор жен и мужей» назрел прямо внутри Сопротивления ― и в назначенный день эти люди разрушили установку. Их оказалось много, среди них были и ученые, поэтому сделать не удалось ничего. Так Шерил и остальные и убедились в простой злой истине: нет, нет. Хорошие парни ― и непарни ― просто не умеют договариваться, даже когда на кону много жизней и свобод. Не умеют объединяться. Не умеют переступать через что-то, во что вцепились.
Конечно же, Злодеи не могли не заметить такой огромный взрыв. От Сопротивления осталась примерно половина ― персонажная ― и очень мало людей вроде Шерил. Убили Эдди. Всех исследователей, участвовавших в разработке. Тех, кто мог бы ее повторить. Лига выпустила Мировой декрет, запрещавший квантовую физику, робототехнику, теорию вероятности и еще около двадцати смежных и несмежных дисциплин, даже самых безобидных ― на всякий случай.
План пришлось придумать новый. И кажется, мало кто уже готов его подорвать. Из людей ― точно. Из персонажей…
А впрочем, Шерил знала: даже Венди и Питер, которые, скорее всего, собираются романтично прыгать рука об руку из окна в Эппл-Йорке, попросили какую-то свою общую подружку в случае чего выстрелить им в затылки.
21:55.
Сообщение мигнуло на экране ― одинокое слово, рассеченное трещиной ровно посередине.
«Пора».
Оливер-Со-Шпагой посмотрел на Шерил-со-Шрамами и разжал руки.
― Не ходи на балкон.
Она покачала головой.
― Когда все кончится, напиши книгу. О нас или о чем угодно.
И они медленно отступили друг от друга.
Шерил, Эдди и «паладины» делали все, чтобы помочь Оливеру и его банде. Те осваивались с азартом: им нравился новый мир, от техники и медицины до еды и шмоток, они не прочь были устроиться на работу по специальности ― куда-нибудь в военную область ― если возьмут. Шерил, Эдди и Микки было о чем с ними пообщаться, но постепенно вопросы: «Парни, а вы что… вот совсем не хотите назад? Да, у нас, конечно, круче, но…?» ― стали все чаще повисать в воздухе.
Эдди однажды спросил. Спросил у Исайи: тот был самым болтливым. Они жарили барбекю, хлебая пиво; Шерил рядом резала овощи в салат и мариновала для гриля кукурузу. Поэтому она хорошо услышала, как Исайя, прокашлявшись и непривычно помрачнев, сплюнул:
― Назад? Да ты издеваешься. Ни за что!
Он смял пустую банку. Эдди забрал ее и хлестким взмахом зашвырнул в мусорный мешок.
― Настолько задолбали войны, отсутствие нормального душа и вот такой красоты? ― Он всучил Исайе новое пиво.
Тот пшикнул ключом. Шерил видела: его руки подрагивают. И не от пристрастия к спиртному.
― Эд, это все было… ― он помедлил, облизнул губы, ― знаешь, наверное, как трахаться с ненормальной ненасытной девкой. Которой все мало, сколько ни дашь ей на тебе скакать. Наша с парнями история… Эд, наша история, едва окончившись, начиналась заново, и мы ее помнили, проклятье, всегда помнили, только сделать ничего иначе не могли! ― Он жадно дернул банку ко рту, хлебнул, раз, второй, запрокинув голову. ― Чертова бесконечная карусель, или как у вас зовут эти блевотные вертушки? Или не знаю, как это еще назвать.
― День Сурка, ― тихо подала голос Шерил и посмотрела украдкой на Оливера, Микки и Генри. Те стояли на крыльце и читали какие-то новости со смартфона.
― Чего? ― переспросил Исайя.
Эдди пояснил. Шерил, наблюдая за парнями, все думала, пыталась вместить услышанное в голове. Она не успела. Микки окликнул их, его крик, радостный, звонкий, разнесся над двором:
― Шер! Шер! Представляешь, на Большом континенте кончилась война! Змей и Священник призвали тех жадных выродков к переговорам!
Шерил посмотрела не на его просветлевшее лицо, а на лицо Оливера. Там читалась тревога.
― Стоит быть осторожнее со Священником, ― подходя забрать блюдо с мясом, бросил он. ― Он чаще начинает войны, чем заканчивает.
Но тогда никто не придал этому значения.
Теперь от Священника нужно избавиться. Как и от остальных. Да, он не обладает силами, как Дракон, Вампир, Змей, но как и Пират, Диктатор и Пламень, умеет очаровывать, убеждать, переубеждать. Это тоже сила ― переворачивать очевидные истины вроде «Нельзя убивать людей», «Нельзя ограничивать свободу слова и суждения», «Нельзя лгать тем, кто доверился тебе» с ног на голову, выставлять в другом свете, подавать под соусом «Но если очень нужно, то можно, все ведь крайне неоднозначно». Эта троица, да и многие другие, ближе к Старым Злодеям, злодеям-людям, но ведь и их возвращения не желает никто. Хватит неравнозначных обменов. Хватит черных лебедей и темных лошадок, которые явятся и решат все проблемы. Нужно хотя бы попытаться взять ответственность за все, даже самое чудовищное дерьмо, на себя.
Это люди за много веков не прекратили воевать.
Люди превратили мир в решето, из которого полезли порождения их же фантазий.
Люди дали этим порождениям ― причем самым больным и ненасытным ― власть над собой.
21:51.
― Ты быстро. ― Шерил посмотрела Оливеру в глаза. Лазурный плащ стелился за его спиной. ― Ты… ты красивый.
Как в день встречи. Тогда Оливера не испортили ни мокрые волосы, ни прилипший к одежде песок.
― Ты тоже. ― Он провел ладонью по ее колючим волосам, она ― по его колючей щеке.
― Оливер…
― Все мы попадаем в рай, ― тихо повторил он. ― Помни.
Шерил сжала пальцы на смартфоне.
― Если Священник не исчезнет…
― Исчезнет. Я обещаю.
Шерил закрыла глаза. Они обняли друг друга в последний раз, и она все же сломалась.
― Да пусть остается, если…
― Нет.
Она и сама знала, что нет. Ученые ― последние выжившие квантовые физики и профессора вероятности ― почти единодушны: пока в мире живет хоть один персонаж, риск, что он снова перетянет сюда остальных, будет высок.
Отчаяние и боль пройдут, мир останется. В него вернется надежда ― наверное. И книги.
Священник не дал Шерил-Со-Шрамами, жене Оливера-Со-Шпагой, умереть, потому что Генри, Исайя, Чарли и некоторые другие жители его книги были к тому времени убиты. Ему не хотелось, чтобы Оливер потерял волю к жизни, с которой у него и так-то были проблемы, и последовал за ними. Шерил приняла это за благородство, уважение к давнему противнику. Позже ― когда кое-кто из других Злодеев пропал ― стало ясно иное. Священнику и прочим нужны их враги. Они живут сами, только пока жив хоть один. Убив всех врагов до единого, они исчезают. В этом есть ирония: смерть автора для персонажа не решает ничего, но смерть противника… Шерил предпочитала не думать об этой странности много. Она любила Оливера. Вот и все.
Когда закономерность стала понятна, Сопротивление придумало первый план, простой, хотя и трудновыполнимый: построить на базе одного из старых коллайдеров портал, через который враги хотя бы самых сильных злодеев вернутся в книги. Со временем у ученых Сопротивления это даже получилось, но они не рассчитали двух вещей.
Дня Сурка ― но с этим большинство персонажей готово было смириться.
И любимых людей, которые появились у многих за эти одиннадцать лет.
Эти люди оказались не готовы к чужим жертвам ради своего блага.
«Заговор жен и мужей» назрел прямо внутри Сопротивления ― и в назначенный день эти люди разрушили установку. Их оказалось много, среди них были и ученые, поэтому сделать не удалось ничего. Так Шерил и остальные и убедились в простой злой истине: нет, нет. Хорошие парни ― и непарни ― просто не умеют договариваться, даже когда на кону много жизней и свобод. Не умеют объединяться. Не умеют переступать через что-то, во что вцепились.
Конечно же, Злодеи не могли не заметить такой огромный взрыв. От Сопротивления осталась примерно половина ― персонажная ― и очень мало людей вроде Шерил. Убили Эдди. Всех исследователей, участвовавших в разработке. Тех, кто мог бы ее повторить. Лига выпустила Мировой декрет, запрещавший квантовую физику, робототехнику, теорию вероятности и еще около двадцати смежных и несмежных дисциплин, даже самых безобидных ― на всякий случай.
План пришлось придумать новый. И кажется, мало кто уже готов его подорвать. Из людей ― точно. Из персонажей…
А впрочем, Шерил знала: даже Венди и Питер, которые, скорее всего, собираются романтично прыгать рука об руку из окна в Эппл-Йорке, попросили какую-то свою общую подружку в случае чего выстрелить им в затылки.
21:55.
Сообщение мигнуло на экране ― одинокое слово, рассеченное трещиной ровно посередине.
«Пора».
Оливер-Со-Шпагой посмотрел на Шерил-со-Шрамами и разжал руки.
― Не ходи на балкон.
Она покачала головой.
― Когда все кончится, напиши книгу. О нас или о чем угодно.
И они медленно отступили друг от друга.
Маленькая Шерил ― и уже не совсем маленькая, и даже совсем взрослая ― всегда встречала утро здесь. На самом деле она не выносила Беверли Шорз ― за маленькость, иначе не скажешь. Шерил-До-Шрамов мечтала об Эппл-Йорке или хотя бы о Сан-Филиппо, но Эппл-Йорк, Маунтхэттен все же лучше: высокие дома-стекляшки, кипящая и мерцающая жизнь, ухоженная зелень ― а не прокравшиеся во вполне приличный, популярный среди звезд и богачей город клочки фермерских угодий и дикарских островов. Шерил не так чтобы любила лохматые пальмы и низкую застройку, выбоины в асфальте и убогие, затертые пустоглазые скульптуры, буквально кричащие: «Мы стоим тут, просто чтобы стояло хоть что-то!».
Но когда по утрам Шерил сонно улыбался океан, а ветер неловко пытался оставить на ее лице пару соленых поцелуев, она многое прощала своему городку.
Беверли Шорз не был прекрасен, но всем своим видом говорил: «Я приму тебя. Любым. И постараюсь поддержать». И это было странно при близости Старвуда, странно при количестве толстосумов, странно во всех отношениях, но объясняло ― по крайней мере, Шерил ― почему Оливер попал именно сюда. Оливер был ― казался ― идеальным. Красивым, храбрым, холодным, готовым все за всех решать. Где еще он мог бы узнать, что ему нравится пицца с маршмелоу и бананово-шоколадное печенье, где еще мог бы жениться на темнокожей девушке, носившей джинсы, и подружиться с парнем, коллекционирующим цветных ежей, где еще завел бы кружку с надписью «Отбитый» и…
Шерил, выходя на балкон, быстро заменила мысль другой. Она почти не бывала тут ночью. Ей не нравилось ночное море и россыпь звезд над ним: что-то в этом было тревожное, будто еще пятнадцать лет назад, украдкой наблюдая за пьяными косплей-вечеринками «паладинов», она чувствовала, что однажды увидит с этого балкона что-то похуже блюющих девчонок с кошачьими ушками и целующихся орков. Намного.
И вот.
21:58.
Опустив леденеющие ладони на перила, Шерил наблюдала, как Оливер, успевший пересечь пляж, медленно входит в воду, переступает мерцающе-жемчужную пенную кайму. Шаг. Еще. Волны уже ластились к нему, как любопытные собаки, плащ медленно темнел, промокая, брызги долетали до длинных развевающихся на ветру волос. Оливер не оборачивался. Шерил не кричала.
Он шел спокойно ― до глубины было довольно далеко. Он вряд ли собирался плыть ― но Шерил невольно думала о том, а как вообще он себе это представлял, и ее тошнило, все сильнее, а балконные перила врастали в пальцы болью.
Просто погрузиться там, где будет уже хотя бы по грудь, и открыть глаза, рот?
Просто поискать течение, которое подхватит, поволочет, сбив с ног?
Просто лечь, раскинув руки, и смотреть на звезды, в ожидании, пока что-то ― холод, усталость, штормовая волна ― сжалится и шепнет в залитые водой уши «Ладно, я помогу»?
Шерил не представляла. Она только знала, что сама бы не смогла. Неважно, кто ты ― человек или персонаж, а впрочем, не пора ли признать: персонажи такие же люди, очередные несчастные беженцы, не больше? ― но мало казней хуже, чем когда ты сам, по доброй воле, даже ради кого-то говоришь себе и миру: «Я больше не буду жить».
Никого не создавали для этого. Никого. Не создавали.
Создатель ведь есть, иначе почему он не вышел из своей Книги вместе с другими?
Шерил смотрела. Оливер шел все дальше.
21:59.
Шерил не видела, но знала: Питер с Венди уже прыгнули из окна, чтобы не полететь.
Старый доктор ван Хельсинг, скорее всего, выбрал лезвие.
Сноу просто закинула в рот горсть таблеток, запила вином и заела самым красным яблоком, которое нашла в своем холодильнике.
Все что-то сделали, надеясь, что у мира ― их чужого мира ― будет шанс.
Чтобы Злодеи, книжные и те, которые рано или поздно придут им на смену ― а Злодеи придут, они всегда приходят ― просто знали: хорошие парни и не парни…
Хорошие люди тоже умеют объединяться. Жаль, ― только когда терять уже нечего. И некого.
Оливер все-таки обернулся ― высокий бледный силуэт в лазурном плаще, среди темных волн ― и они посмотрели друг на друга. Шерил хотела бы быть маяком, только этого она и хотела бы, но у нее не было ни свечи, ни фонаря, лишь телефон со словом «Пора».
22:00.
Шерил подняла светящийся экран. Снотворное подействовало.
Оливер вместе со своей тяжелой шпагой упал в волны и исчез среди них.
Но когда по утрам Шерил сонно улыбался океан, а ветер неловко пытался оставить на ее лице пару соленых поцелуев, она многое прощала своему городку.
Беверли Шорз не был прекрасен, но всем своим видом говорил: «Я приму тебя. Любым. И постараюсь поддержать». И это было странно при близости Старвуда, странно при количестве толстосумов, странно во всех отношениях, но объясняло ― по крайней мере, Шерил ― почему Оливер попал именно сюда. Оливер был ― казался ― идеальным. Красивым, храбрым, холодным, готовым все за всех решать. Где еще он мог бы узнать, что ему нравится пицца с маршмелоу и бананово-шоколадное печенье, где еще мог бы жениться на темнокожей девушке, носившей джинсы, и подружиться с парнем, коллекционирующим цветных ежей, где еще завел бы кружку с надписью «Отбитый» и…
Шерил, выходя на балкон, быстро заменила мысль другой. Она почти не бывала тут ночью. Ей не нравилось ночное море и россыпь звезд над ним: что-то в этом было тревожное, будто еще пятнадцать лет назад, украдкой наблюдая за пьяными косплей-вечеринками «паладинов», она чувствовала, что однажды увидит с этого балкона что-то похуже блюющих девчонок с кошачьими ушками и целующихся орков. Намного.
И вот.
21:58.
Опустив леденеющие ладони на перила, Шерил наблюдала, как Оливер, успевший пересечь пляж, медленно входит в воду, переступает мерцающе-жемчужную пенную кайму. Шаг. Еще. Волны уже ластились к нему, как любопытные собаки, плащ медленно темнел, промокая, брызги долетали до длинных развевающихся на ветру волос. Оливер не оборачивался. Шерил не кричала.
Он шел спокойно ― до глубины было довольно далеко. Он вряд ли собирался плыть ― но Шерил невольно думала о том, а как вообще он себе это представлял, и ее тошнило, все сильнее, а балконные перила врастали в пальцы болью.
Просто погрузиться там, где будет уже хотя бы по грудь, и открыть глаза, рот?
Просто поискать течение, которое подхватит, поволочет, сбив с ног?
Просто лечь, раскинув руки, и смотреть на звезды, в ожидании, пока что-то ― холод, усталость, штормовая волна ― сжалится и шепнет в залитые водой уши «Ладно, я помогу»?
Шерил не представляла. Она только знала, что сама бы не смогла. Неважно, кто ты ― человек или персонаж, а впрочем, не пора ли признать: персонажи такие же люди, очередные несчастные беженцы, не больше? ― но мало казней хуже, чем когда ты сам, по доброй воле, даже ради кого-то говоришь себе и миру: «Я больше не буду жить».
Никого не создавали для этого. Никого. Не создавали.
Создатель ведь есть, иначе почему он не вышел из своей Книги вместе с другими?
Шерил смотрела. Оливер шел все дальше.
21:59.
Шерил не видела, но знала: Питер с Венди уже прыгнули из окна, чтобы не полететь.
Старый доктор ван Хельсинг, скорее всего, выбрал лезвие.
Сноу просто закинула в рот горсть таблеток, запила вином и заела самым красным яблоком, которое нашла в своем холодильнике.
Все что-то сделали, надеясь, что у мира ― их чужого мира ― будет шанс.
Чтобы Злодеи, книжные и те, которые рано или поздно придут им на смену ― а Злодеи придут, они всегда приходят ― просто знали: хорошие парни и не парни…
Хорошие люди тоже умеют объединяться. Жаль, ― только когда терять уже нечего. И некого.
Оливер все-таки обернулся ― высокий бледный силуэт в лазурном плаще, среди темных волн ― и они посмотрели друг на друга. Шерил хотела бы быть маяком, только этого она и хотела бы, но у нее не было ни свечи, ни фонаря, лишь телефон со словом «Пора».
22:00.
Шерил подняла светящийся экран. Снотворное подействовало.
Оливер вместе со своей тяжелой шпагой упал в волны и исчез среди них.
Алекс проснулся не от привычного голосового, приходящего в 7:34 и не спрашивающего разрешения:
«С-со с-славным утром, с-сограждане, вс-ставайте».
Сегодня его разбудил солнечный луч в глаза.
Солнечный? Вампир же запретил солнце.
Алекс некоторое время лежал, всматриваясь в воздух над кроватью: там, золотясь, кружилась легкая пыль. Алекс несмело улыбнулся, поднял руку ― и золото заиграло на кончиках пальцев.
Вскочив с кровати, Алекс увидел кое-что еще, чего в комнате не было: пустой шкаф в дальнем углу заполнился... книгами? Точно. Одна лежала прямо на столе. Картинка с переплёта, несколько мужчин со скрещенными шпагами, горела серебром. Алекс взял книгу и удивленно хмыкнул: автора звали, как его самого. Но… эй, стоп!.. главное было другое.
― Ма-ам! ― завопил Алекс, чуть не выронив книгу, но передумал.
Мама в последние дни мало спала и ела. Все время грустила. Что если она спит сейчас?
Одеваясь, он все поглядывал на книги, на солнце и пытался вспомнить ночь. В полусне ведь почудилось, что приходил папа. Что долго стоял на пороге. Что все же зашел и провел холодной, как у утопленника, рукой по волосам, сказав...
«Не скучай»?
Уже собираясь выходить, Алекс взял книгу со стола снова. Из нее торчал хвостик закладки, вытянув который, Алекс прочел:
«Те, о ком я пишу, постоянно живут во мне. Б. Гласс».
Солнце немного померкло, и глянув в окно, посмотрев внимательно на океан, Алекс почувствовал... нет, он не смог подобрать этому слова. Просто океан был темным. Солнце пока смогло вызолотить только небольшой, дальний его краешек. Хотя и залило весь пляж.
Мама сидела внизу и пила кофе из «Отбитой» кружки. Папина стояла рядом, но была пустой, даже без темного ободка.
Папа сегодня не пил кофе.
У мамы за ночь отросли волосы, черные, густые, они стелились по плечам, и в них блестела седина.
― Ты голосовое получила? ― почему-то Алекс спросил это первым.
Мама покачала головой и впервые посмотрела на него.
― Думаю, их больше не будет. Смотри, какое солнце.
Она встала, нетвердо подошла и обняла его. Ее волосы пахли кофе и океаном. На пальце не было обручального кольца с большим синим камнем, в который Алекс так любил смотреться.
Алекс положил книгу на стол рядом с маминым треснутым смартфоном, и экран вспыхнул.
Но это была всего лишь реклама новой пиццерии.
«С-со с-славным утром, с-сограждане, вс-ставайте».
Сегодня его разбудил солнечный луч в глаза.
Солнечный? Вампир же запретил солнце.
Алекс некоторое время лежал, всматриваясь в воздух над кроватью: там, золотясь, кружилась легкая пыль. Алекс несмело улыбнулся, поднял руку ― и золото заиграло на кончиках пальцев.
Вскочив с кровати, Алекс увидел кое-что еще, чего в комнате не было: пустой шкаф в дальнем углу заполнился... книгами? Точно. Одна лежала прямо на столе. Картинка с переплёта, несколько мужчин со скрещенными шпагами, горела серебром. Алекс взял книгу и удивленно хмыкнул: автора звали, как его самого. Но… эй, стоп!.. главное было другое.
― Ма-ам! ― завопил Алекс, чуть не выронив книгу, но передумал.
Мама в последние дни мало спала и ела. Все время грустила. Что если она спит сейчас?
Одеваясь, он все поглядывал на книги, на солнце и пытался вспомнить ночь. В полусне ведь почудилось, что приходил папа. Что долго стоял на пороге. Что все же зашел и провел холодной, как у утопленника, рукой по волосам, сказав...
«Не скучай»?
Уже собираясь выходить, Алекс взял книгу со стола снова. Из нее торчал хвостик закладки, вытянув который, Алекс прочел:
«Те, о ком я пишу, постоянно живут во мне. Б. Гласс».
Солнце немного померкло, и глянув в окно, посмотрев внимательно на океан, Алекс почувствовал... нет, он не смог подобрать этому слова. Просто океан был темным. Солнце пока смогло вызолотить только небольшой, дальний его краешек. Хотя и залило весь пляж.
Мама сидела внизу и пила кофе из «Отбитой» кружки. Папина стояла рядом, но была пустой, даже без темного ободка.
Папа сегодня не пил кофе.
У мамы за ночь отросли волосы, черные, густые, они стелились по плечам, и в них блестела седина.
― Ты голосовое получила? ― почему-то Алекс спросил это первым.
Мама покачала головой и впервые посмотрела на него.
― Думаю, их больше не будет. Смотри, какое солнце.
Она встала, нетвердо подошла и обняла его. Ее волосы пахли кофе и океаном. На пальце не было обручального кольца с большим синим камнем, в который Алекс так любил смотреться.
Алекс положил книгу на стол рядом с маминым треснутым смартфоном, и экран вспыхнул.
Но это была всего лишь реклама новой пиццерии.
