По логике, если все персонажи, из всех существующих книг вдруг окажутся на свободе, положительных будет намного больше. Это статистика. Результат многовековой погони за правильным протагонистом.
Когда они правда оказались, так и вышло.
Но победили отрицательные ― просто взяв не числом. И не было здесь ничего неочевидного, никакой серой морали, ни одного полутона, порожденного многовековой же погоней за правильным антагонистом.
Шерил знала: она жила под властью Лиги Злодеев двенадцать лет.
Неочевидным все виделось лишь им самим: они-то звали себя Лигой благих. Благих черт знает кого: не все были людьми, и во славу инклюзии они отказались от видовых предрассудков. Хотя на людей большинство походило. Ну, кроме Неназванного, у которого щупальца росли вместо лица, а не вместо ног, и Дракона ― потому что он, понятно, был драконом. Остальные, даже пришельцы, могли сойти за уродливых, больных, сшитых из кусочков, но людей. В основном их написали давно: когда еще мало кто мог представить кусок сыра, облако сахарной ваты или лабораторную мышь, мечтающих захватить мир. Но про злодеев-классиков читали больше, чем про их поздних собратьев, за редкими исключениями.
Может, поэтому Вампир, Ледяные Девы, Тёмный, Священник, Пират, Профессор, Яблочная Королева, Рыцарь, Лоскутный Мертвец и еще два-три десятка оказались так сильны и задавили ― или отправили управлять отсталыми странами ― выходцев из поздних бестселлеров. Из таких занять место в Верховном совете смогли только Клоун, Змей и, собственно, Дракон.
Шерил закрыла глаза. Она не заметила, как, гипнотизируя трещину на смартфоне, ушла в мысли о том, чего больше нет. О простых, понятных ― иногда интуитивно ― и на удивление неизменных законах, по которым работал сюжет. По которым у правильного антагониста всегда был пусть не оправдывающий, но понятный мотив, а в правильном bitter финале находились sweet детали.
Шерил посмотрела на свой стеллаж. В давно охрипшей пустоте полок, на нижней, печально пестрели «Тысячеликий герой» и Книга о Господе. И если на первого было все равно, вторая доводила до отчаянного рычания.
Слышишь? Мог бы поднять задницу с облаков. И помочь. Слышишь?
Но Шерил, сама мечтавшая стать однажды автором крепкого бестселлера, прошла три мастерских креативного письма и знала: в большинстве случаев Боги из Машины ― грязный прием.
А может, дело в чём-то еще.
Шерил разбудила смартфон легким тычком пальца в боковую кнопку. 21:25.
Все случится в десять.
― Нет. ― Шерил обвела ногтем трещину, рассекающую экран посередине. ― Нет, нет.
Она не кричала, даже когда всё это решили. Сейчас тоже лишь покачала головой, точно просто объясняла Алексу ― и Оливеру заодно ― почему пицца заказана с пепперони, а никак не с маршмелоу и клубникой. Смартфон вспыхнул, Шерил отшатнулась.
Нет, нет, еще 35 минут.
Но это было лишь ежевечернее голосовое из Лиги. Шипение полилось из динамиков, не прося разрешения:
Скоро. Скорее, чем ты думаешь, гребаный ты автократ.
Когда Злодеям становилось скучно, они обменивались странами. Как Шерил в школе обменивалась со своим первым парнем, Эдди, бейсбольными карточками. Шерил мало понимала в бейсболе, но он был лучшим беттером Сансет Лайонс, восходящей звездой города, и с этим даже приятно было считаться. Особенно когда Эдди брал биту, надевал на лицо белозубую улыбку, похожую на серп злой луны, и шел объяснять увальням из старших классов: Микки, брат Шерил, и прочие мелкие задроты-паладины играют в режиме бога, а сожженный домик на дереве лучше отстроить скорее. Эдди понимал странные увлечения. Кроме карточек, он сам собирал пластиковые фигурки цветных ежей, лисов и ехидн по какой-то игре. Синий еж с улыбкой-серпом неизменно красовался у Эдди на футболках. На футболках Шерил: она потом стала часто ночевать у него.
Микки и его «паладины» мертвы пять лет, Эдди ― год. Злодеи меняются странами десять, и у Шерил сейчас Змей. Его запрещено называть Змеем, только Милордом ― как запрещены домашние животные, черные волосы, зеленые глаза, капли в нос (потому что носа у Змея нет) и любая еда с лимоном. Шерил не удивляется: каждый злодей что-нибудь запрещает. Прошлый ― Вампир ― запретил чеснок, шарфы, деревянные заборы и солнце. И даже он был вменяемее Пирата, обязавшего всех носить сумки и ботинки из крокодиловой кожи и запретившего лишь одну вещь ― часы.
Запрет Пирата был единственным, который следующий Злодей отменил.
21:27.
Шаги Оливера за спиной ― лучшее и худшее, что Шерил могла бы сейчас услышать. Она не обернулась.
― Зачем ты здесь?
Он тепло выдохнул ей в висок, и там задрожали отрастающие волоски. Шерил была черноволосой, а краску запретила Яблочная Королева, три года назад, как и всё, что могло бы сделать красивыми кого-то, кроме нее: крема, помаду и тушь, серьги, парики, кольца, открытые платья, пластическую хирургию, туфли на каблуках. Линзы. Шерил повезло не родиться зеленоглазой. Зеленоглазого курьера, обычно носившего в дом пиццу, она не видела с Рождества.
― Мы не договаривались не прощаться.
Шерил покачала головой. Стоило. Но ей ― или обоим? ― не хватило духу.
На ее плечо падали длинные волосы Оливера, цвета ореховой древесины ― разрешенные законом. Его голубые глаза могли смотреть на шрам, рассекающий смартфон, или на шрам у Шерил над ухом. По крайней мере, если бы Шерил была на его месте, она цеплялась бы за все маленькое и привычное. На что-то большое ― например, на бескрайнее небо, беззвездное от зеленых прожекторных лучей ― она бы не смотрела.
― Как это будет, ты решил?
Она не хотела спрашивать, если честно. Но иначе покажется равнодушной.
― Океан.
Шерил-до-Шрамов, которая встречалась с Эдди Сэнт-Кроссом и не могла защитить от школьного буллинга собственного брата, развернулась бы, впилась бы в белую застегнутую до горла рубашку с похожим на пену кружевным воротом и, обдирая руки об острые края серебряной броши, визжала бы, визжала «Нет, НЕТ!», а ее глаза стали бы круглыми, некрасивыми и мокрыми.
Новая Шерил получила шрам над ухом, не так улыбнувшись на допросе, ― у нее выясняли, как она относится к Господу и что может рассказать о Сопротивлении. Новая Шерил получила тогда не один шрам и не только шрамы, обозвав Господа ленивым ублюдком, но Священник лично не дал с ней закончить. Он закутал Шерил в свою красную мантию и мирно, посмеиваясь, сообщил стражам, тоже в красном, что порой Господь действительно не успевает все, что ему не помешает успевать. Священник знал, чья Шерил жена, и боялся инцидентов, потому что к тому моменту Оливер… кроме Оливера у Священника не осталось никого. Так Сопротивление узнало всё, что должно было, и придумало план, неидеальный, но хоть в чем-то лучше, чем нынешний.
А потом получилось, как получилось.
21:30.
Новая Шерил, Шерил-со-Шрамами подняла руку и отвела назад, чтобы коснуться щеки Оливера и уколоть пальцы.
― Освобождаешь меня от лишней уборки. Это мило.
― Только постарайся, чтобы не видел Алекс. ― Шерил все-таки услышала в спокойном голосе надтреснутый звон. Похоже звенела старая шпага Оливера, когда сломалась под крюком Пирата. ― Хотя если мы правы, ему не на что будет смотреть.
«А тебе было бы нечего убирать, если бы…»
― Ты спрятала все ножи. И крысиную отраву. И мое оружие. И лезвия.
― Не спрятала. Я… убиралась, это меня успокаивает.
Оливер засмеялся, и теплые руки легли Шерил на плечи. Она солгала дважды, и оба раза про уборку. Как… как по-домохозяйски. И как бессмысленно.
― Меня бы тоже очень успокоило, если бы я мог остаться в живых. Но не бойся. Я думаю, все мы попадаем в рай.
Вряд ли. Тогда план не имел бы смысла.
― Оливер. ― Она сплела свои пальцы с его. ― Скорее всего, вы вернетесь в свой День Сурка.
― Если план сработает, ― Оливер опустил подбородок ей на плечо, и она почувствовала его улыбку, ― это и будет моим раем. И не только моим. Но шпагу отдай. Она тяжелая. То, что нужно.
21:32.
На пальце Шерил-со-Шрамами светился синим перстень Оливера-со-Шпагой. Она улыбнулась и, пересилив себя, ответила:
― Заберешь из чулана. Она за коллекцией тех уродливых цветных зверьков Эдди.
Злодеи пришли не одни. Конечно.
Почему вообще все случилось, никто так и не знал. Думали на очевидное: сложный год, слишком, войны на трех из шести континентов. Может, дело в Старых ― Некнижных ― Злодеях, иначе их никто сейчас не называл: их имена, портреты и должности запретил, кажется, Диктатор, Узурпатор или, может, Тиран. Некнижные Злодеи слишком бряцали оружием, сотрясали воздух в буквальном смысле, и сотрясение могло породить сразу тысячи межпространственных дыр. Из дыр и вышли незнакомцы и незнакомки, а впрочем, нет.
Всех кто-то знал. Многих ― многие. Шерил, например, знала больше половины Лиги.
Оливер и его друзья приключались на другом материке. Но выкинуло их здесь: Генри в Шайоминге, Исайю в Кэнсильвании, Чарли в Эппл-Йорке, а Оливера ― в Саннифорнии, прямо у Шерил под окнами, на песчаном берегу ласкового залива, над которым распахивал золотистый солнечный глаз рассвет. Шерил помнит ― как вышла на балкон, как хотела привычно окинуть взглядом волны, но увидела его ― пытающегося встать парня в странной одежде: кружевной рубашке, тяжелых сапогах, синем как небо плаще. При оружии. Шерил решила, что это очередной пьяный придурок с очередной косплей-вечеринки, такие любили закатывать жившие по соседству выросшие «паладины». Но она поняла, что ошиблась, уже когда парень ― нет, мужчина ― поднял голову, посмотрел на Шерил, поднялся и, шатаясь, побрел вперед. И когда, потерянно застыв под балконом, вскинул красивое лицо и хрипло представился: имя, титул.
Титул. В стране Шерил титулы мало что значили и раньше. Совсем обесценились под властью Лиги. Но интересно, может ли она считаться графиней?
Все не должно было сложиться так ― Шерил была уверена, и Микки, и Эдди, и все Сопротивление. Они говорили об этом не раз. То самое книжное: хорошие парни ― и непарни ― все-таки побеждают чаще. Это статистика. Где был просчет ― ну, кроме того, что парни и непарни вывалились из историй и законы перестали работать?
Ответ оказался прост: плохие парни ― по крайней мере, в реальном мире ― умеют договариваться намного лучше, чем хорошие. Говорят убедительнее. И быстрее строят планы.
Они пришли к людям, уставшим от Старых Злодеев и сказали им: «Пора заканчивать ваши отвратительные войны». Обещали: «Мы поможем, у нас огромный опыт». Уверяли: «У вас мы хотим играть по вашим правилам, делать мир лучше, а не хуже, ведь и нам здесь жить». У них были силы ― разные ― и ум. Многие отличались приятной внешностью, голосами и суждениями. Им поверили. Три войны на трех континентах ― много; наверное, поэтому. Некнижные хорошие парни ― и непарни ― устали, поэтому сказали «Да». Мало кто задумался о том, что Шерил выучила в литературных мастерских. Боги из машины, правильные, всегда помогают в своих целях, а потом забирают то, что приглянулось им по пути.
И чем дороже машина, тем выше цена помощи.
По пути им приглянулся мир. И им ― с их колдовством и гипнозом, полетами, огнем из пастей, крепкими когтями, нервами, яйцами и прочим ― легко удалось его забрать.
― Возьми. ― Шерил подвинула к Оливеру последнее печенье-сэндвич из большой, усыпанной звездами, сердцами и бананами коробки.
21:40, они сварили кофе и сели на кухне. Шерил посмотрела на желтую упаковку, потом подняла глаза. Оливер улыбнулся, благодаря кивком. Она любила его кивки и улыбки: так они общались первое время. Его язык Шерил знала урывками, но на лицо могла смотреть часами. Пялилась, сразу начала, так заявлял потом Эдди, с которым, к счастью, они уже разбежались и научились бывшить― дружить без старых обид и пожара в заднице. Она не спорила. В одном Оливер походил на Эдди: чтобы сводить с ума, ему достаточно было просто существовать. Его улыбка не сверкала серпом злой луны, скорее мерцала ее мягким отражением в океане. А оружие он брал, чтобы убить, никогда ― чтобы напугать. Как все в его книге.
Генри, Исайя, Чарли. И даже Священник.
― Боишься? ― тихо спросила Шерил под глянцевый шелест бумаги.
Оливер покачал головой, вынимая печенье из упаковки. Очень медленно. Он не думал о том, что у него всего 20 минут. Не удивительно: в одной войне, где он участвовал, они с Чарли и прочими влезли на вражескую башню, чтобы просто съесть ланч. Под дождем из пуль, зато вчетвером ― так им надоели сослуживцы. Оливер вообще был ― и оставался ― таким. Печальным. Спокойным. Чуть отчужденным. Это в нем тоже очень нравилось Шерил: падая в его голубые глаза, она падала в ледяную воду и сама становилась айсбергом. А потом таяла от его редкого смеха, поцелуев и маленьких милых привычек, дурацких пристрастий, смешных мрачноватых шуток, которые, казалось, совсем не подходили такому… типажу. Dark, tall and handsome и прочее.
Типажи. Еще одна вещь, которую она изучала в литературных мастерских. Но многое из того, что ухоженные барби-романистки и оплывшие приглаженные редакторы объясняли ей по этой теме, разбивалось о жизнь. Люди оказывались всегда чем-то большим. Типажи становились им тесноваты, как джинсы после трехнедельного питания фаст-фудом.
― Только того, что кто-то опять не решится, ― все-таки ответил Оливер.
Шерил под столом сжала кулаки.
― Решатся.
― Ты ведь помнишь, что было с прошлым планом.
Шерил грустно улыбнулась, взяла кружку и отпила, мазнув взглядом по их с Оливером парным принтам-надписям. «Он отбитый». «Она отбитая».
― Если я о чем-то и жалею, ― тяжело призналась она, ― то о том, что не присоединилась.
Глаза Оливера заполнились грозой, и она быстро, с сожалением и вызовом сразу кивнула:
― Да-да. Ты бы со мной развелся. Или повесил. Как свою бывшую.
― Так же неудачно? ― с неожиданным смешком он поднял бровь.
― Так же вероломно! ― засмеялась и она.
Оливер все смотрел. Половина печенья вернулась к Шерил. Оливер любил эти мягкие как подушки, пухлые, приторные сэндвичи с другого континента, Шерил предпочитала их местные уменьшенные копии, твердые, ломкие, с горьковатой шоколадной крошкой. Но она послушно схватила свою половинку, чуть сжала и уставилась на банановое конфи под слоем маршмеллоу.
― Лучше скажи, ― в тоне Оливера, надкусившего печенье, она поймала лукавое любопытство, ― что ты перечитаешь первым, когда…
21:42. Шерил посмотрела на треснутый смартфон, лежавший между их чашками. И накрыла вторую руку Оливера своей.
― Как думаешь?
Это была не первая, не последняя и даже не главная аномалия, которую принесли Оливер, Змей и прочие ― но все же. Вскоре после того как появились они, с полок исчезли их книги. Все книги, которые не были учебными и научными. Приключенческие, детективные, любовные. Поначалу этого даже особенно не заметили. Пока Злодеи строили план и останавливали войны, прочие ― такие, как Оливер, ― еще только осознавали, что с ними случилось. Искали друг друга. Отрицали правду. Пытались вернуться ― некоторые, таких было меньше всего. Часть даже вышли на своих создателей ― и либо попросила помощи у них, либо сразу совершила убийства с особой жестокостью, с мотивом «месть за все, чему этот писатель меня подверг». Создатель Оливера был мертв давно. Поэтому, только-только поняв, что происходит, Шерил, Микки и Эдди взяли Оливера, Железного Коня ― микроавтобус «паладинов» ― и покатили на поиск его банды. Шерил многое поняла там, в той длинной странной роуд-стори. Там на одной из ночевок близ Худзона, Эдди взял ее за плечи под звездным небом и сказал: «Дерзай. По крайней мере на твоем теле нет никаких всратых татуировок-цветов». Наблюдая, как он устраивается в откинутом кресле рядом с Микки, отнимает у него кусок пледа, но делится подушкой, Шерил решила, что он прав.
Кто-то дерзал, что-то гремело, что-то менялось. В мире происходило слишком много всего и с персонажами, и ― по-прежнему ― с людьми. Пропажу книг заметили нескоро. Пропустили и вторую аномалию: новые перестали писаться, за последние двенадцать лет ― ни одной. Одни авторы уверяли, что просто боятся новых встреч с героями («Они убьют меня за то, что я заставляю их страдать!», другие ― что тексты рассыпаются с бумагой и компьютерами, третьи ― что стоит сделать хоть мысленный шажок к своему замыслу, и ты натыкаешься на стену. Не писал и не читал больше никто. Лиге, занявшей места всех Старых Злодеев, было все равно. Как сказал кто-то из новых, кажется, Пламень: «Даже если бы книги еще были, я бы их сжег».
Может, поэтому Сопротивление таяло. О таких, как составлявшие его люди и персонажи, негде было прочесть. И даже посмотреть: Яблочная Королева запретила сериалы и фильмы. Почти в каждом нашлась девушка, которую она сочла красивее себя.
Шерил надкусила печенье и скорее запила кофе. Оливер уже сжевал свое и крутил чашку в руках.
21:45.
― Чарли, ― сорвался с губ, видимо, отголосок мысли, и Шерил грустно улыбнулась.
Они все, всегда, скучали друг по другу, стоило им разлучиться, но эти двое ― особенно. Шерил самой не хватало гривастого засранца Чарли, вечно воровавшего ее цветные носки. Как и красавчика-святоши Генри с его вечным персиковым румянцем и стихами про стриптизерш. И громилы Исайи, способного убить ударом кулака, но предпочитавшего своими модными нарядами доводить до трясучки Яблочную Королеву.
― Передай привет. Если, конечно, будете меня помнить. И пусть Генри там за нас помолится.
― Да. ― Пальцы Оливера обвели сколотый край кружки. ― Я даже, пожалуй, помолюсь сам и заставлю остальных парней. Вам много всего придется чинить.
― Вы будете меня помнить? ― повторила она безнадежно.
Они оба этого не знали. И не узнают.
Оливер отпил кофе, не сводя с Шерил серьезных глаз.
― Мы будем тебя любить. Я. Не знаю, живы ли парни. Это все, что я могу обещать.
Они все еще держались за руки.
― И Алекса тоже. ― И снова этот надтреснутый звон. ― Я хочу подняться и посмотреть на него в последний раз.
― Иди, ― отозвалась Шерил. Пальцы выскользнули из-под ее ладони.
Оливер уже забрал шпагу из кладовой и повесил на пояс. Проводив его глазами, Шерил посмотрела на черный обод, окаймляющий дно его кружки.
21:47. Он сильный. Таблетка не подействует раньше, чем через 15 минут. Как огромен был соблазн положить две: может, сработали бы быстрее и…
― Я люблю тебя.
«Но нас таких ― любящих ― много. И нам здесь жить».
Шерил взяла кружки и пошла к раковине.
Шерил не сразу узнала, почему так мало кто из них рвется обратно в книги. До плана Злодеев вопрос и не напрашивался. Все просто казалось безнадежным: фарш для болоньезе не проворачивается обратно. Оливер и остальные перенеслись, не оставив порталов; исследователи не обнаружили в этих точках необычной активности и не услышали внятных ответов от объектов своих разысканий. Персонажи просто жили там. Потом очнулись тут. Все. Их предстояло как-то адаптировать, чем и занялись в меру сил.
Шерил, Эдди и «паладины» делали все, чтобы помочь Оливеру и его банде. Те осваивались с азартом: им нравился новый мир, от техники и медицины до еды и шмоток, они не прочь были устроиться на работу по специальности ― куда-нибудь в военную область ― если возьмут. Шерил, Эдди и Микки было о чем с ними пообщаться, но постепенно вопросы: «Парни, а вы что… вот совсем не хотите назад? Да, у нас, конечно, круче, но…?» ― стали все чаще повисать в воздухе.
Эдди однажды спросил. Спросил у Исайи: тот был самым болтливым. Они жарили барбекю, хлебая пиво; Шерил рядом резала овощи в салат и мариновала для гриля кукурузу. Поэтому она хорошо услышала, как Исайя, прокашлявшись и непривычно помрачнев, сплюнул:
― Назад? Да ты издеваешься. Ни за что!
Он смял пустую банку. Эдди забрал ее и хлестким взмахом зашвырнул в мусорный мешок.
― Настолько задолбали войны, отсутствие нормального душа и вот такой красоты? ― Он всучил Исайе новое пиво.
Тот пшикнул ключом. Шерил видела: его руки подрагивают. И не от пристрастия к спиртному.
― Эд, это все было… ― он помедлил, облизнул губы, ― знаешь, наверное, как трахаться с ненормальной ненасытной девкой. Которой все мало, сколько ни дашь ей на тебе скакать. Наша с парнями история… Эд, наша история, едва окончившись, начиналась заново, и мы ее помнили, проклятье, всегда помнили, только сделать ничего иначе не могли! ― Он жадно дернул банку ко рту, хлебнул, раз, второй, запрокинув голову. ― Чертова бесконечная карусель, или как у вас зовут эти блевотные вертушки? Или не знаю, как это еще назвать.
― День Сурка, ― тихо подала голос Шерил и посмотрела украдкой на Оливера, Микки и Генри. Те стояли на крыльце и читали какие-то новости со смартфона.
― Чего? ― переспросил Исайя.
Эдди пояснил. Шерил, наблюдая за парнями, все думала, пыталась вместить услышанное в голове. Она не успела. Микки окликнул их, его крик, радостный, звонкий, разнесся над двором:
― Шер! Шер! Представляешь, на Большом континенте кончилась война! Змей и Священник призвали тех жадных выродков к переговорам!
Шерил посмотрела не на его просветлевшее лицо, а на лицо Оливера. Там читалась тревога.
― Стоит быть осторожнее со Священником, ― подходя забрать блюдо с мясом, бросил он. ― Он чаще начинает войны, чем заканчивает.
Но тогда никто не придал этому значения.
Теперь от Священника нужно избавиться. Как и от остальных. Да, он не обладает силами, как Дракон, Вампир, Змей, но как и Пират, Диктатор и Пламень, умеет очаровывать, убеждать, переубеждать. Это тоже сила ― переворачивать очевидные истины вроде «Нельзя убивать людей», «Нельзя ограничивать свободу слова и суждения», «Нельзя лгать тем, кто доверился тебе» с ног на голову, выставлять в другом свете, подавать под соусом «Но если очень нужно, то можно, все ведь крайне неоднозначно». Эта троица, да и многие другие, ближе к Старым Злодеям, злодеям-людям, но ведь и их возвращения не желает никто. Хватит неравнозначных обменов. Хватит черных лебедей и темных лошадок, которые явятся и решат все проблемы. Нужно хотя бы попытаться взять ответственность за все, даже самое чудовищное дерьмо, на себя.
Это люди за много веков не прекратили воевать.
Люди превратили мир в решето, из которого полезли порождения их же фантазий.
Люди дали этим порождениям ― причем самым больным и ненасытным ― власть над собой.
21:51.
― Ты быстро. ― Шерил посмотрела Оливеру в глаза. Лазурный плащ стелился за его спиной. ― Ты… ты красивый.
Как в день встречи. Тогда Оливера не испортили ни мокрые волосы, ни прилипший к одежде песок.
― Ты тоже. ― Он провел ладонью по ее колючим волосам, она ― по его колючей щеке.
― Оливер…
― Все мы попадаем в рай, ― тихо повторил он. ― Помни.
Шерил сжала пальцы на смартфоне.
― Если Священник не исчезнет…
― Исчезнет. Я обещаю.
Шерил закрыла глаза. Они обняли друг друга в последний раз, и она все же сломалась.
― Да пусть остается, если…
― Нет.
Она и сама знала, что нет. Ученые ― последние выжившие квантовые физики и профессора вероятности ― почти единодушны: пока в мире живет хоть один персонаж, риск, что он снова перетянет сюда остальных, будет высок.
Отчаяние и боль пройдут, мир останется. В него вернется надежда ― наверное. И книги.
Священник не дал Шерил-Со-Шрамами, жене Оливера-Со-Шпагой, умереть, потому что Генри, Исайя, Чарли и некоторые другие жители его книги были к тому времени убиты. Ему не хотелось, чтобы Оливер потерял волю к жизни, с которой у него и так-то были проблемы, и последовал за ними. Шерил приняла это за благородство, уважение к давнему противнику. Позже ― когда кое-кто из других Злодеев пропал ― стало ясно иное. Священнику и прочим нужны их враги. Они живут сами, только пока жив хоть один. Убив всех врагов до единого, они исчезают. В этом есть ирония: смерть автора для персонажа не решает ничего, но смерть противника… Шерил предпочитала не думать об этой странности много. Она любила Оливера. Вот и все.
Когда закономерность стала понятна, Сопротивление придумало первый план, простой, хотя и трудновыполнимый: построить на базе одного из старых коллайдеров портал, через который враги хотя бы самых сильных злодеев вернутся в книги. Со временем у ученых Сопротивления это даже получилось, но они не рассчитали двух вещей.
Дня Сурка ― но с этим большинство персонажей готово было смириться.
И любимых людей, которые появились у многих за эти одиннадцать лет.
Эти люди оказались не готовы к чужим жертвам ради своего блага.
«Заговор жен и мужей» назрел прямо внутри Сопротивления ― и в назначенный день эти люди разрушили установку. Их оказалось много, среди них были и ученые, поэтому сделать не удалось ничего. Так Шерил и остальные и убедились в простой злой истине: нет, нет. Хорошие парни ― и непарни ― просто не умеют договариваться, даже когда на кону много жизней и свобод. Не умеют объединяться. Не умеют переступать через что-то, во что вцепились.
Конечно же, Злодеи не могли не заметить такой огромный взрыв. От Сопротивления осталась примерно половина ― персонажная ― и очень мало людей вроде Шерил. Убили Эдди. Всех исследователей, участвовавших в разработке. Тех, кто мог бы ее повторить. Лига выпустила Мировой декрет, запрещавший квантовую физику, робототехнику, теорию вероятности и еще около двадцати смежных и несмежных дисциплин, даже самых безобидных ― на всякий случай.
План пришлось придумать новый. И кажется, мало кто уже готов его подорвать. Из людей ― точно. Из персонажей…
А впрочем, Шерил знала: даже Венди и Питер, которые, скорее всего, собираются романтично прыгать рука об руку из окна в Эппл-Йорке, попросили какую-то свою общую подружку в случае чего выстрелить им в затылки.
21:55.
Сообщение мигнуло на экране ― одинокое слово, рассеченное трещиной ровно посередине.
«Пора».
Оливер-Со-Шпагой посмотрел на Шерил-со-Шрамами и разжал руки.
― Не ходи на балкон.
Она покачала головой.
― Когда все кончится, напиши книгу. О нас или о чем угодно.
И они медленно отступили друг от друга.
Маленькая Шерил ― и уже не совсем маленькая, и даже совсем взрослая ― всегда встречала утро здесь. На самом деле она не выносила Беверли Шорз ― за маленькость, иначе не скажешь. Шерил-До-Шрамов мечтала об Эппл-Йорке или хотя бы о Сан-Филиппо, но Эппл-Йорк, Маунтхэттен все же лучше: высокие дома-стекляшки, кипящая и мерцающая жизнь, ухоженная зелень ― а не прокравшиеся во вполне приличный, популярный среди звезд и богачей город клочки фермерских угодий и дикарских островов. Шерил не так чтобы любила лохматые пальмы и низкую застройку, выбоины в асфальте и убогие, затертые пустоглазые скульптуры, буквально кричащие: «Мы стоим тут, просто чтобы стояло хоть что-то!».
Но когда по утрам Шерил сонно улыбался океан, а ветер неловко пытался оставить на ее лице пару соленых поцелуев, она многое прощала своему городку.
Беверли Шорз не был прекрасен, но всем своим видом говорил: «Я приму тебя. Любым. И постараюсь поддержать». И это было странно при близости Старвуда, странно при количестве толстосумов, странно во всех отношениях, но объясняло ― по крайней мере, Шерил ― почему Оливер попал именно сюда. Оливер был ― казался ― идеальным. Красивым, храбрым, холодным, готовым все за всех решать. Где еще он мог бы узнать, что ему нравится пицца с маршмелоу и бананово-шоколадное печенье, где еще мог бы жениться на темнокожей девушке, носившей джинсы, и подружиться с парнем, коллекционирующим цветных ежей, где еще завел бы кружку с надписью «Отбитый» и…
Шерил, выходя на балкон, быстро заменила мысль другой. Она почти не бывала тут ночью. Ей не нравилось ночное море и россыпь звезд над ним: что-то в этом было тревожное, будто еще пятнадцать лет назад, украдкой наблюдая за пьяными косплей-вечеринками «паладинов», она чувствовала, что однажды увидит с этого балкона что-то похуже блюющих девчонок с кошачьими ушками и целующихся орков. Намного.
И вот.
21:58.
Опустив леденеющие ладони на перила, Шерил наблюдала, как Оливер, успевший пересечь пляж, медленно входит в воду, переступает мерцающе-жемчужную пенную кайму. Шаг. Еще. Волны уже ластились к нему, как любопытные собаки, плащ медленно темнел, промокая, брызги долетали до длинных развевающихся на ветру волос. Оливер не оборачивался. Шерил не кричала.
Он шел спокойно ― до глубины было довольно далеко. Он вряд ли собирался плыть ― но Шерил невольно думала о том, а как вообще он себе это представлял, и ее тошнило, все сильнее, а балконные перила врастали в пальцы болью.
Просто погрузиться там, где будет уже хотя бы по грудь, и открыть глаза, рот?
Просто поискать течение, которое подхватит, поволочет, сбив с ног?
Просто лечь, раскинув руки, и смотреть на звезды, в ожидании, пока что-то ― холод, усталость, штормовая волна ― сжалится и шепнет в залитые водой уши «Ладно, я помогу»?
Шерил не представляла. Она только знала, что сама бы не смогла. Неважно, кто ты ― человек или персонаж, а впрочем, не пора ли признать: персонажи такие же люди, очередные несчастные беженцы, не больше? ― но мало казней хуже, чем когда ты сам, по доброй воле, даже ради кого-то говоришь себе и миру: «Я больше не буду жить».
Никого не создавали для этого. Никого. Не создавали.
Создатель ведь есть, иначе почему он не вышел из своей Книги вместе с другими?
Шерил смотрела. Оливер шел все дальше.
21:59.
Шерил не видела, но знала: Питер с Венди уже прыгнули из окна, чтобы не полететь.
Старый доктор ван Хельсинг, скорее всего, выбрал лезвие.
Сноу просто закинула в рот горсть таблеток, запила вином и заела самым красным яблоком, которое нашла в своем холодильнике.
Все что-то сделали, надеясь, что у мира ― их чужого мира ― будет шанс.
Чтобы Злодеи, книжные и те, которые рано или поздно придут им на смену ― а Злодеи придут, они всегда приходят ― просто знали: хорошие парни и не парни…
Хорошие люди тоже умеют объединяться. Жаль, ― только когда терять уже нечего. И некого.
Оливер все-таки обернулся ― высокий бледный силуэт в лазурном плаще, среди темных волн ― и они посмотрели друг на друга. Шерил хотела бы быть маяком, только этого она и хотела бы, но у нее не было ни свечи, ни фонаря, лишь телефон со словом «Пора».
Алекс некоторое время лежал, всматриваясь в воздух над кроватью: там, золотясь, кружилась легкая пыль. Алекс несмело улыбнулся, поднял руку ― и золото заиграло на кончиках пальцев.
Вскочив с кровати, Алекс увидел кое-что еще, чего в комнате не было: пустой шкаф в дальнем углу заполнился... книгами? Точно. Одна лежала прямо на столе. Картинка с переплёта, несколько мужчин со скрещенными шпагами, горела серебром. Алекс взял книгу и удивленно хмыкнул: автора звали, как его самого. Но… эй, стоп!.. главное было другое.
― Ма-ам! ― завопил Алекс, чуть не выронив книгу, но передумал.
Мама в последние дни мало спала и ела. Все время грустила. Что если она спит сейчас?
Одеваясь, он все поглядывал на книги, на солнце и пытался вспомнить ночь. В полусне ведь почудилось, что приходил папа. Что долго стоял на пороге. Что все же зашел и провел холодной, как у утопленника, рукой по волосам, сказав...
«Не скучай»?
Уже собираясь выходить, Алекс взял книгу со стола снова. Из нее торчал хвостик закладки, вытянув который, Алекс прочел:
«Те, о ком я пишу, постоянно живут во мне. Б. Гласс».
Солнце немного померкло, и глянув в окно, посмотрев внимательно на океан, Алекс почувствовал... нет, он не смог подобрать этому слова. Просто океан был темным. Солнце пока смогло вызолотить только небольшой, дальний его краешек. Хотя и залило весь пляж.
Мама сидела внизу и пила кофе из «Отбитой» кружки. Папина стояла рядом, но была пустой, даже без темного ободка.
Папа сегодня не пил кофе.
У мамы за ночь отросли волосы, черные, густые, они стелились по плечам, и в них блестела седина.
― Ты голосовое получила? ― почему-то Алекс спросил это первым.
Мама покачала головой и впервые посмотрела на него.
― Думаю, их больше не будет. Смотри, какое солнце.
Она встала, нетвердо подошла и обняла его. Ее волосы пахли кофе и океаном. На пальце не было обручального кольца с большим синим камнем, в который Алекс так любил смотреться.
Алекс положил книгу на стол рядом с маминым треснутым смартфоном, и экран вспыхнул.