Также читайте интервью Марии Гуровой и слушайте эссе «Лучше, чем текст»
Мне посчастливилось учиться у поэтессы Анны Рус, пусть и всего неделю, на одном образовательном форуме. Анна тогда сказала, что самый близкий к поэзии жанр прозы – это эссе. Так что весь следующий текст можно читать, как один длинный верлибр, из соображений экологичности написанный без разбивания на строки.
В начале не было Слова. Никакого слова — ни с заглавной буквы, ни со строчной. Когда речь заходит об антропогенезе, факт отсутствия речи меня болезненно колет. Я не сразу пришла к убеждению, что текст — проявление нашего величия. Действительно и полноценно нашего, потому что все прочее досталось от природы. Для человечества на Земле (и даже за ее пределами) нашлось все: множество материалов, необходимых, чтобы собирать ягоды, охотиться на более крупные виды, строить города, лететь в космос. Человек просто взял сырье и преобразил его в нужную ему вещь. Но текст… наверняка, человеку прямоходящему понадобился этот инструмент, чтобы сгорбиться обратно. Никак иначе позу, в которой я работаю, не могу объяснить. Но если не использовать буквы для написания шуток или каких-то иных необходимых для продолжения рода вещей (уверена, у парочек без юмора и работы вряд ли получаются крепкие союзы), то можно даже писать художественные тексты. Почему-то, когда мы говорим о сиянии цивилизации, в документальном кино всегда показывают шедевры эпохи Ренессанса, пирамиды и взрыв водородной бомбы. И порой увенчанную лавром аббревиатуру SPQR и бюст Александра Македонского. Эффектно показать письмена сложно.
Но я люблю бесконечные разговоры об искусстве, а еще люблю болтать о себе и своем творчестве. Как все дети, я мечтала быть какой-то особенной, что бы это не значило: гением, героем или избранной. В пору моего взросления масскульт изобиловал сюжетами об избранных подростках. Почти все мы желали такой судьбы, а если кто-то из вас сейчас готов гордо заявить, что вам того не требовалось, что ж, ваша суперсила — не хотеть того, что и большинство. Находя в себе такие черты, я снобистски называла это элитарностью, но коль скоро мы обсуждали эволюцию, хотеть того же, что и многие другие — нормально. Поэтому я все еще хочу быть не такой, как все, просто сейчас мне лень что-то для этого делать с тем же энтузиазмом, какой подстегивал мои устремления декаду назад. Но нашла ли я в себе сверхъестественную способность? О да, умение писать, хотя стоит отметить, что этот навык присущ опять же большинству людей. Все же мне лестно думать о том, что текст — это какая-то магия. Текст — это неестественно. Я бы назвала его самым искусственным из всех искусств. Для любого творения художники, скульпторы, режиссеры берут материю. Без идеи форма, безусловно, не получится, но просто подумайте о том, что для написания сказки, поэмы или похожего эссе вам не нужно ничего. Совсем. Вы можете даже не записывать, а просто запомнить и пересказывать это каждому встречному. Кажется, я только что придумала фольклор и навязчивые привычки странных людей, которые, знаете, спонтанно подсаживаются к вам в учебном заведении или парке и предлагают послушать их стихи. Такие моменты — одни из самых странных в моей жизни. Если у маньяков есть некое мифическое разделение на добрых и злых, то думаю, что так себя ведут добрые маньяки. Отчасти я их даже понимаю. Всегда ненавидела конкурсы на лучшую импровизацию, но теперь стоит отдать им должное. В результате своего писательского роста, я могу создать текст, не перенося его на какой-то носитель.
Возможно, это проявление потаенного комплекса, связанного с самостоятельностью. Но безумно осознавать, что я использую материал, которого никогда не существовало в природе, и создаю то, что не требует физического воплощения. С последним моя редактор, конечно, поспорит. Если бы математика была таким же независимым искусством, а не инструментом для творения прочих, я бы стала математиком. Об этом кричали результаты ЕГЭ по алгебре, но мне сложно романтизировать рутинную работу, не имеющую уникальных образов. Цифры занимают почетное второе место в рейтинге любимых символов. Правое полушарие победило, но левое боролось до одиннадцатого класса, поэтому отдадим ему должное уважение и поговорим о числах. О нескольких миллионах лет. Наверно, будет проявлением моветона использовать сюжет из разлетевшейся по Интернету байки, но я обещаю добавить новых подробностей. Пол Бранд, известный врач и лауреат премии Альберта Ласкера, написал книгу «Сделано пугающе и чудесно». Я ее не читала, вообще узнала об издании только, когда загуглила про его самый популярный фрагмент, в котором Пол рассказывает о Маргарет Мид. Она преподавала антропологию в университете, и Пол лично стал свидетелем ее научной притчи, которая впоследствии, благодаря его же тексту, превратилась в культовую байку среди студентов-медиков. Уверена, посты с ней попадались вам в социальных сетях, но я еще раз напомню содержание. Когда кто-то из аудитории спросил Маргарет, что она считает первым признаком цивилизации, та ответила неожиданно: «Сросшаяся бедренная кость». Археологическая находка, которая ничего бы вам не сказала, не будь вы романтиком, как Маргарет Мид. Ее ответ, описанный Полом в «Сделанном…», можно считать чистой поэзией: «В животном мире, если существо ломает ногу, оно погибает, потому что не может охотиться, убежать от опасности, найти воду. Раненный зверь — первая добыча для хищников. Залеченное человеческое бедро говорит о том, что на протяжении длительного времени рядом с этим человеком был кто-то, кто перевязал его рану, отнес в безопасное место, кормил и поил. Кто-то, заботившийся о нем и охранявший его, пока тот не поправится. Сросшаяся бедренная кость — доказательство того, что человек помог своему ближнему, не бросил его, спасая себя. Оказать помощь кому-то в сложный период — это тот поступок, с которого и начинается цивилизация». Трогательное высказывание, к сожалению, не получило иного продолжения вне этого отрывка. Мне стало интересно, каким периодом датируется находка. Не нашла ничего об этом, но в любом случае, первые свидетельства медицинского вмешательства археологами относятся к десяткам-сотням тысяч лет до нашей эры. Причем здесь текст, спросите вы? Притом, что признаки возникновения членораздельной речи появились у первых homo примерно два миллиона лет назад. Уточню, тогда сформировался речевой аппарат. Однако переход к звуковой и привычной речи произошел примерно двести тысяч лет назад. Это слишком абстрактные данные и знак «приблизительно» перед числом с пятью нулями шокирует любого, кто занимается точными науками. Но нам, поэтам, можно многое: например, писать фанфикшн по неандертальцам, проявляющим первые признаки заботы, до того к ней неспособным. Вот вам смешно, а это один из самых частых сюжетов в любовных романах.
Но я люблю бесконечные разговоры об искусстве, а еще люблю болтать о себе и своем творчестве. Как все дети, я мечтала быть какой-то особенной, что бы это не значило: гением, героем или избранной. В пору моего взросления масскульт изобиловал сюжетами об избранных подростках. Почти все мы желали такой судьбы, а если кто-то из вас сейчас готов гордо заявить, что вам того не требовалось, что ж, ваша суперсила — не хотеть того, что и большинство. Находя в себе такие черты, я снобистски называла это элитарностью, но коль скоро мы обсуждали эволюцию, хотеть того же, что и многие другие — нормально. Поэтому я все еще хочу быть не такой, как все, просто сейчас мне лень что-то для этого делать с тем же энтузиазмом, какой подстегивал мои устремления декаду назад. Но нашла ли я в себе сверхъестественную способность? О да, умение писать, хотя стоит отметить, что этот навык присущ опять же большинству людей. Все же мне лестно думать о том, что текст — это какая-то магия. Текст — это неестественно. Я бы назвала его самым искусственным из всех искусств. Для любого творения художники, скульпторы, режиссеры берут материю. Без идеи форма, безусловно, не получится, но просто подумайте о том, что для написания сказки, поэмы или похожего эссе вам не нужно ничего. Совсем. Вы можете даже не записывать, а просто запомнить и пересказывать это каждому встречному. Кажется, я только что придумала фольклор и навязчивые привычки странных людей, которые, знаете, спонтанно подсаживаются к вам в учебном заведении или парке и предлагают послушать их стихи. Такие моменты — одни из самых странных в моей жизни. Если у маньяков есть некое мифическое разделение на добрых и злых, то думаю, что так себя ведут добрые маньяки. Отчасти я их даже понимаю. Всегда ненавидела конкурсы на лучшую импровизацию, но теперь стоит отдать им должное. В результате своего писательского роста, я могу создать текст, не перенося его на какой-то носитель.
Возможно, это проявление потаенного комплекса, связанного с самостоятельностью. Но безумно осознавать, что я использую материал, которого никогда не существовало в природе, и создаю то, что не требует физического воплощения. С последним моя редактор, конечно, поспорит. Если бы математика была таким же независимым искусством, а не инструментом для творения прочих, я бы стала математиком. Об этом кричали результаты ЕГЭ по алгебре, но мне сложно романтизировать рутинную работу, не имеющую уникальных образов. Цифры занимают почетное второе место в рейтинге любимых символов. Правое полушарие победило, но левое боролось до одиннадцатого класса, поэтому отдадим ему должное уважение и поговорим о числах. О нескольких миллионах лет. Наверно, будет проявлением моветона использовать сюжет из разлетевшейся по Интернету байки, но я обещаю добавить новых подробностей. Пол Бранд, известный врач и лауреат премии Альберта Ласкера, написал книгу «Сделано пугающе и чудесно». Я ее не читала, вообще узнала об издании только, когда загуглила про его самый популярный фрагмент, в котором Пол рассказывает о Маргарет Мид. Она преподавала антропологию в университете, и Пол лично стал свидетелем ее научной притчи, которая впоследствии, благодаря его же тексту, превратилась в культовую байку среди студентов-медиков. Уверена, посты с ней попадались вам в социальных сетях, но я еще раз напомню содержание. Когда кто-то из аудитории спросил Маргарет, что она считает первым признаком цивилизации, та ответила неожиданно: «Сросшаяся бедренная кость». Археологическая находка, которая ничего бы вам не сказала, не будь вы романтиком, как Маргарет Мид. Ее ответ, описанный Полом в «Сделанном…», можно считать чистой поэзией: «В животном мире, если существо ломает ногу, оно погибает, потому что не может охотиться, убежать от опасности, найти воду. Раненный зверь — первая добыча для хищников. Залеченное человеческое бедро говорит о том, что на протяжении длительного времени рядом с этим человеком был кто-то, кто перевязал его рану, отнес в безопасное место, кормил и поил. Кто-то, заботившийся о нем и охранявший его, пока тот не поправится. Сросшаяся бедренная кость — доказательство того, что человек помог своему ближнему, не бросил его, спасая себя. Оказать помощь кому-то в сложный период — это тот поступок, с которого и начинается цивилизация». Трогательное высказывание, к сожалению, не получило иного продолжения вне этого отрывка. Мне стало интересно, каким периодом датируется находка. Не нашла ничего об этом, но в любом случае, первые свидетельства медицинского вмешательства археологами относятся к десяткам-сотням тысяч лет до нашей эры. Причем здесь текст, спросите вы? Притом, что признаки возникновения членораздельной речи появились у первых homo примерно два миллиона лет назад. Уточню, тогда сформировался речевой аппарат. Однако переход к звуковой и привычной речи произошел примерно двести тысяч лет назад. Это слишком абстрактные данные и знак «приблизительно» перед числом с пятью нулями шокирует любого, кто занимается точными науками. Но нам, поэтам, можно многое: например, писать фанфикшн по неандертальцам, проявляющим первые признаки заботы, до того к ней неспособным. Вот вам смешно, а это один из самых частых сюжетов в любовных романах.
И я захотела выдвинуть свою гипотезу о том, какие слова в мире стали первыми. Не сомневаюсь, их было три. Первой, скорее всего, появилась просьба о помощи. Когда человек живет столько, сколько сегодня отведено некапризным породам кошек (около двадцати лет), мир вокруг враждебен, а самым частым и ярким чувством является боль, то он просто обязан придумать что-то, что обозначает опасность. Тот, кто откликался на этот зов, придумал слово, чтобы заверить в готовности помочь. Производными от него, вероятно, стали слова успокаивающие и колыбельные. И наконец, сформировалось такое, которое означало благодарность. Все три о заботе: просьба, обещание проявить и признательность за нее, — три причины, по которым писатели создают литературу. Если не верите мне, почитайте посвящения перед романами и сборниками стихотворений. «Моим родителям, которые не верили, что из моей писанины однажды выйдет толк». «Моим детям, которые стали первыми слушателями этих сказок». «Моей лучшей подруге и любимым книгам, которые не оставили в самые тяжелые дни». Мы всегда говорим своим текстом: «Услышь меня! Мне плохо без твоего внимания!». Или: «Не бойся. Я научу тебя решать эти проблемы». Или: «Я счастлив, что ты так вовремя мне повстречался». Текст — это осознание чувств, но первичны именно они. Это все из-за чувств — они всегда получаются лучше, чем текст.
